— Зачем ты здесь?

— Я уезжаю домой.

— Куда?

— В деревню, куда же еще.

— Там что-то случилось?

— Нет. Я уезжаю насовсем.

— Почему?

Бондо не ответил. Каждый вопрос Гудуйи заставлял его досадливо морщиться. Гудуйя прекрасно видел это, но сделал вид, что ничего не замечает.

— Касса еще не открыта, — сказал Гудуйя. — Давай присядем, — направился он к длинной скамейке с высокой спинкой.

Бондо послушно последовал за ним. Он не мог отказать старику. Ему хорошо было известно, как долго Гудуйя жил в лесу в полном одиночестве. Причины такого отшельничества Бондо никогда не доискивался, но не станет же человек в самом деле хорониться от людей просто так.

Снаружи доносились короткие гудки маневрового паровоза. По залу то и дело торопливо сновали пассажиры и железнодорожники. Запах табачного дыма мешался с запахом мусора. Уборщица, намочив веник в ведре с водой, лениво водила им по деревянному некрашеному полу.

— Так ты насовсем уезжаешь? — после долгого молчания спросил Гудуйя.

— Надо было мне тогда уехать, дедушка Гудуйя, Уча был прав.

Гудуйя вспомнил первую встречу Бондо с Учей и не стал спрашивать, почему ему надо было тогда уехать?

— Так было бы лучше, — продолжал Бондо, — Уча был прав, но я не послушался.

— Может, тогда и было лучше, только... Но теперь, в такое время, негоже делу изменять.

— И ты прав, дедушка Гудуйя. Нехорошо убегать, но сердцу не прикажешь. Не удалось мне сладить с ним, болит и болит.

— Сердцу?.. — с горечью переспросил Гудуйя, и тень легла на его лицо. — Вот и я не смог совладать с сердцем, — упавшим голосом сказал Гудуйя. — Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Я ушел от людей, от всех ушел, в лесу похоронил свою молодость. Печаль и горе извели мою душу.

— Вряд ли было у тебя такое горе, дедушка Гудуйя, — Бондо посмотрел в потухшие глаза старика.

— Такого горя, какое у меня было, и врагу своему не пожелаю...