– Папа? – хрипло прошептала Скарлетт, все еще не веря своим глазам. – Это я – Кэти-Скарлетт. Я вернулась домой.

Джералд молча, медленно, словно лунатик, направился на ее голос, волоча негнущуюся ногу. Он подошел совсем близко и стал, оцепенело глядя на нее – так, словно ему мнилось, что он видит ее во сне. Он протянул руку и положил ей на плечо. Скарлетт почувствовала, как дрожит его рука: казалось, он медленно пробуждался от какого-то тягостного сна и постепенно начинал осознавать происходящее.

– Дочка, – проговорил он как бы через силу. – Дочка.

И умолк.

«Боже, да он же совсем старик!» – пронеслось у Скарлетт в голове.

Плечи Джералда, никли сутуло. В лице, которое Скарлетт лишь смутно различала в полумраке, – ни следа былой, бьющей через край жизненной силы; в глазах, смотревших сейчас на нее в упор, – почти такое же отупело-испуганное выражение, как у маленького Уэйда. Перед ней стоял дряхлый старичок, развалина.

Страх перед чем-то невидимым сжал ее сердце, наползая на нее оттуда, из мрака, и она стояла и смотрела на отца онемев, с тысячей невысказанных вопросов на устах.

Из повозки – в который уже раз – донесся слабый жалобный плач, и Джералд с усилием стряхнул с себя оцепенение.

– Это Мелани со своим младенцем, – торопливо зашептала Скарлетт. – Она совсем больна. Я привезла ее к нам.

Джералд снял руку с ее плеча и выпрямился. Когда он медленно зашагал к повозке, в нем словно бы возродилось что-то от прежнего хлебосольного хозяина поместья, встречающего гостей, и он произнес слова, всплывшие из темных закоулков памяти:

– Кузина Мелани!

Голос Мелани что-то неясно прошелестел в ответ.

– Добро пожаловать, кузина Мелани. Двенадцать Дубов сожгли. Мы рады принять вас под наш кров. Мысль о том, сколько пришлось выстрадать Мелани, заставила Скарлетт очнуться и начать действовать. Жизнь брала свое – надо было уложить Мелани и младенца в хорошую постель и сделать массу всяких мелких необходимых вещей.

– Она не может идти. Ее надо отнести в дом.

Послышался шум шагов, и темная фигура появилась в дверном проеме на пороге холла. Порк сбежал по ступеням крыльца.

– Мисс Скарлетт! Мисс Скарлетт! – восклицал он. Скарлетт схватила его за плечи. Порк – неотъемлемая частица Тары, свой, как стены этого дома, как его прохладные коридоры! Он неуклюже поглаживал ее руки – она чувствовала на них его слезы – и приговаривал плача:

– Воротилась! Вот радость-то! Вот радость-то! Присси тоже расплакалась, невнятно бормоча:

– Порк! Порк! Хороший!

А Уэйд, воодушевленный тем, что взрослые вдруг расчувствовались, сразу принялся канючить: