Терапевт: Теперь преврати это в требование.

Грета: Не бей меня! Не бей меня, когда я сержусь или когда разбила что-то. Если я сделаю что-то не так, не бей меня... (с грустью, обращаясь к терапевту) Нет никого, кто мог бы сказать ей не делать этого. Никто не говорит ей, чтобы она не била нас, детей.

Грете невероятно сложно собрать энергию и силу, чтобы потребовать от своей матери измениться. Несмотря на руководство терапевта, голос Греты по-прежнему звучит мягко и сдержанно; в итоге она прерывает разговор с матерью и вместо этого обращается к терапевту. Вместо того чтобы продолжать настаивать на большем и увеличивать риск того, что Грета почувствует критику, терапевт отступает, адаптируется к ее темпу и помогает ей возобновить диалог с матерью. В этом диалоге она может узнать, в чем нуждалась тогда 8-летняя Грета и в чем она все еще нуждается, на каком-то уровне, уже будучи взрослой.

Терапевт: Продолжай говорить с ней. Если не знаешь, что сказать, просто повтори.

Грета: Бабушка знает, что у нас есть синяки, но она ничего не говорит - никто тебе ничего не говорит; я не знаю, почему...

Терапевт: Естественно, что ты боишься, малышка. Ты только что говорила, что тебя бьют. «Синяки» - это насилие; неудивительно, что ты напугана.

Слова Греты «никто тебе ничего не говорит» - это крик ребенка о помощи, желание, чтобы кто-то вмешался и решил проблему, для решения которой она еще слишком мала и у нее нет для этого сил. Терапевт быстро отвечает на запрос, обеспечивая здесь, в терапевтических отношениях, поддержку, которая была необходима, но отсутствовала в детстве Греты. Дает ли этот отклик Грете возможность прибегнуть к помощи терапевта так, как она хотела бы воспользоваться помощью ее отсутствующего отца?

Грета: Я хотела... Я убегала и думала: когда мой папа вернется домой, я смогу уйти с ним...