Или ты сердишься на нее за то, что она создала ситуацию, в которой ты напугана.
Грета: Нет, когда я хочу рассердиться... но потом я понимаю, что она причинит нам боль...
Грета:
Нет, когда я хочу рассердиться... но потом я понимаю, что она причинит нам боль...
Как терапевты мы всегда очень внимательны к признакам жестокого обращения с детьми, и, в данном случае, это, безусловно, звучит как такой признак. Появляется искушение отказаться от регрессивной работы и перескочить к оценке степени раннего насилия и его влияния на текущее функционирование. Терапевт не поддается этому искушению, удерживая Грету включенной в воссозданные отношениях с матерью и в то же время учитывая эту новую тему.
Терапевт: Скажи ей об этом.
Терапевт:
Скажи ей об этом.
Грета: Если я рассержусь и скажу тебе об этом, ты дашь мне пощечину или ударишь каким-то предметом, и потом мне придется убежать и спрятаться или попытаться выбраться из дома. И потом я бегаю в темноте...
Грета:
Если я рассержусь и скажу тебе об этом, ты дашь мне пощечину или ударишь каким-то предметом, и потом мне придется убежать и спрятаться или попытаться выбраться из дома. И потом я бегаю в темноте...
Терапевт: «Потому что мне нужно»...
Терапевт:
«Потому что мне нужно»...
Когда Грета снова говорит о своих потребностях, озвучивая их, вместо того чтобы вытеснять их за пределы осознания, она может особенно четко осознать, как она справлялась с опытом неудовлетворения потребностей и как эти стратегии совладания проявляют себя в ее взрослой жизни.
Грета: Мне нужно, чтобы ты перестала мне угрожать.
Грета:
Мне нужно, чтобы ты перестала мне угрожать.
Терапевт: Да. «И мне нужно...»
Терапевт: Да.