Изложение голых фактов без сопровождающих их эмоций – стерильное упражнение, не дающее терапевтического эффекта. Как столетие назад отмечали Брейер и Фрейд, «воспоминание без аффекта почти неизменно не приносило результата»[530]. Поэтому в каждый момент нарратива пациенты должны реконструировать не только то, что случилось, но и то, что они чувствовали. Описание эмоциональных состояний должно быть таким же детализированным, как и описание фактов. Когда пациенты исследуют свои чувства, они могут либо разволноваться, либо уйти в себя. Они не просто описывают то, что чувствовали в прошлом, но заново оживляют эти чувства в настоящем. Терапевт должен помогать пациентам двигаться вперед и назад во времени – от надежного, защищенного якоря в настоящем к погружению в прошлое, – чтобы они могли заново пережить прежние чувства во всей их полноте, одновременно держась за ощущение безопасной связи, которое было разрушено в момент травмы[531].

Реконструирование истории травмы также включает систематический пересмотр смысла этого события, как для пациентов, так и для важных для них людей. Травмирующее событие требует от обычного человека, чтобы он стал теологом, философом и юристом. От выживших требуется артикулировать ценности и убеждения, которые у них когда-то были и которые уничтожила травма. Они безмолвно стоят пред пустотой зла, чувствуя несостоятельность любой известной системы объяснения. Люди, пережившие зверства в любую эпоху и в любой культуре, приходят в своих свидетельствах к той точке, где все вопросы сводятся к одному, задаваемому скорее с недоумением, чем с возмущением: почему? Ответ на этот вопрос лежит за пределами человеческого понимания.

Помимо этого непостижимого вопроса выжившие сталкиваются с другим, столь же непонятным: почему я? Прихоть, случайность их судьбы бросает вызов базовой человеческой вере в справедливый или даже просто предсказуемый мировой порядок. Чтобы развить полное понимание истории травмы, выжившие должны исследовать моральные вопросы вины и ответственности и реконструировать систему убеждений, которая придает смысл их незаслуженному страданию. Наконец, выжившие не могут восстановить чувство смысла посредством одних только мысленных усилий. Лекарство от несправедливости требует еще и действия. Выжившие должны решить, что́ должно быть предпринято.

Когда они пытаются решить эти вопросы, они часто вступают в конфликт с важными для себя людьми. Их чувство принадлежности к прежде общей системе убеждений подорвано. Таким образом, они сталкиваются с двойной задачей: не только восстановить собственные «разрушенные представления» о смысле, порядке и справедливости в мире, но и найти способ уладить различия с теми, чьи убеждения они больше не могут разделять[532]. Выжившие должны не только восстановить собственное чувство достоинства, но и быть готовыми поддерживать его, сталкиваясь с критическими суждениями других.