Оплакивание травматической утраты

Оплакивание травматической утраты

Травма неизбежно влечет за собой утраты. Даже те, кому повезло избежать серьезных физических повреждений, все равно теряют внутренние психологические структуры «я», связанные с безопасной привязанностью к другим. Те, кто пострадал физически, вдобавок утрачивают чувство телесной неприкосновенности. А те, кто потерял важных для себя людей, сталкиваются с пустотой, образовавшейся в отношениях с друзьями, родственниками или обществом. Травматические потери разрывают обычную связь поколений и отрицают обычные социальные договоренности о тяжелой утрате. Таким образом, рассказывание истории травмы неизбежно погружает выживших в чувство глубокой скорби. Поскольку столь многие утраты остаются не замеченными или не признанными обществом, привычные ритуалы оплакивания приносят мало утешения[556].

Переход к оплакиванию – одновременно самая необходимая и самая пугающая задача этой стадии восстановления. Пациенты часто боятся, что эта задача непосильна, что стоит им позволить себе начать скорбеть – и они никогда не остановятся. Даниели приводит слова 74-летней вдовы, пережившей холокост:

«Даже если потребуется один год, чтобы оплакать каждую потерю, и даже если я доживу до 107 лет [и проведу траур по всем членам своей семьи], что мне делать с остальными шестью миллионами?»[557]

«Даже если потребуется один год, чтобы оплакать каждую потерю, и даже если я доживу до 107 лет [и проведу траур по всем членам своей семьи], что мне делать с остальными шестью миллионами?»[557]

Выжившие часто сопротивляются оплакиванию – не только из страха, но и из гордости. Они могут сознательно отказываться скорбеть, таким образом отказывая совершившим над ними насилие преступникам в победе. В этом случае важно переформулировать значение скорби как акта мужества, а не унижения. Насколько человек неспособен скорбеть, настолько он оторван от части себя и лишен важного аспекта исцеления. Возвращение способности ощущать полный спектр эмоций, включая скорбь, должно пониматься как акт сопротивления, а не подчинения намерениям преступника. Только через оплакивание всего, что они утратили, пациенты могут обнаружить в себе несокрушимую внутреннюю жизнь. Одна женщина, пережившая насилие в детстве, рассказывает о том, как она впервые стала ощущать скорбь:

«К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, мне все осточертело. Я была холодной, изворотливой маленькой сучкой. Я прекрасно выживала без утешения и привязанностей; меня это не волновало. Никто не мог заставить меня плакать. Если мать вышвыривала меня из дома, я просто отряхивалась и шла ночевать в сундуке в коридоре. Даже когда эта женщина била меня, ей не удавалось довести меня до слез. Я ни разу не заплакала, когда меня бил муж. Он сшибал меня на пол, а я поднималась за новой порцией. Чудо, что я осталась в живых. На терапии я плакала больше, чем за всю свою жизнь. Я никогда не доверяла достаточно ни одному человеку, чтобы позволить ему видеть, как я плачу. Даже вам – до последних двух месяцев. Вот, я это сказала! Заявление года!»[558]