Фантазия о компенсации часто подогревается стремлением к победе над преступником, которая изгладит унижение травмы. При подробном исследовании такой фантазии обычно проясняются психологические компоненты, которые значат для пациента больше, чем любая материальная выгода. В качестве компенсации может выступать публичное признание ущерба, извинения или унижение обидчика. Хотя в фантазии пациент таким образом возвращает власть над своей жизнью, в реальности борьба за компенсацию связывает его судьбу с судьбой преступника; выздоровление оказывается в зависимости от воли и прихотей последнего. Как ни парадоксально, выжившие могут освободиться от влияния абьюзера, только отказавшись от надежды получить от него какую-либо компенсацию. В ходе оплакивания пациент приходит к идее более общего и абстрактного процесса возмещения ущерба, который позволяет ему настаивать на справедливости, не вручая при этом преступнику власти над своей жизнью. Случай Линн, 28-летней женщины, пережившей инцест, показывает, как фантазия о компенсации затормозила прогресс выздоровления:

«Линн пришла в психотерапию с историей многочисленных госпитализаций из-за попыток самоубийства, самоповреждения и анорексии. Ее симптомы стабилизировались после того, как была проведена связь между саморазрушительным поведением и историей насилия в детстве. Однако после двух лет стабильного улучшения пациентка явно зашла в тупик. Она начала отпрашиваться с работы, отменять терапевтические сеансы, сторониться друзей и дни напролет проводила в постели. Исследование этого тупика обнаружило, что, по сути дела, Линн устроила “забастовку” против отца. Теперь, когда она больше не винила себя за инцест, ее глубоко возмущал тот факт, что отец так и не был привлечен к ответственности. Она рассматривала свою затянувшуюся депрессию как единственный возможный способ заставить отца расплатиться за его преступления. Женщина высказала свою фантазию о том, что, если она будет слишком больна, чтобы работать, отцу придется заботиться о ней и в итоге пожалеть о том, что он сделал. Терапевт спросил Линн, сколько лет она готова ждать осуществления этой мечты. В ответ Линн залилась слезами. Она оплакивала все то время, которое уже потеряла в ожидании и надежде на признание отца, что он был не прав. Скорбя, она приняла решение больше не терять драгоценного времени в бесплодной борьбе и возобновила активное участие в собственной терапии, работе и социальной жизни».

«Линн пришла в психотерапию с историей многочисленных госпитализаций из-за попыток самоубийства, самоповреждения и анорексии. Ее симптомы стабилизировались после того, как была проведена связь между саморазрушительным поведением и историей насилия в детстве. Однако после двух лет стабильного улучшения пациентка явно зашла в тупик. Она начала отпрашиваться с работы, отменять терапевтические сеансы, сторониться друзей и дни напролет проводила в постели.