Жизнь истинная, вечная изображена на рисунках Толстого не в пространстве между параллельными линиями и не «над» или «под» ними. Божественная жизнь есть всегда и везде – показать ее нельзя. Но «с точки зрения внешнего наблюдения» и в отношении земной жизни человека она изобразима «параллельными линиями, теряющимися в обе стороны, не имеющими ни конца, ни начала", линиями, с которыми земная жизнь может соприкасаться. При таком соприкосновении человеку через высшее сознание «своей причастности ко Всему, сознание своей вневременности, внепространственности, своей духовности» открывается Вершина жизни, к которой всегда стремился Лев Толстой. И теперь, надо полагать, реально приближается к ней.

Читая и раз за разом перечитывая Дневники Толстого этих лет, все отчетливее создаетсяь впечатление, что Толстой занят не столько тем, чтобы на основании своих прозрений дать ясную формулу жизни, сколько пробует уяснить – и более всего для самого себя, – то новое состояние сознания себя живущим, в котором он (возможно, неожиданно для себя) оказался.

Это свое редкостное состояние сознания жизни он, по своему обыкновению, выставляет нормой и осмысливает всю человеческую жизнь с точки зрения этой нормы. Ему даже кажется, что каждый человек способен посредством телесной жизни достигнуть жизни вечной, что телесная жизнь и существует этого только ради. Более того, что сочленение смертной телесной жизни с вечной жизнью всегда, рано или поздно, совершается в жизни любого человека. То, что сами люди такого не замечают и Льву Николаевичу надобно объяснять им, есть результат недомыслия и недоразумения.

И в последующем Толстой (в письмах, разговорах, статьях, книгах) признавал возможность перехода из Обители в Обитель, но его самого этот «вариант спасения» интересовать явно перестал. Сам он устремлен уже не туда. Он взлетает к Вершине Жизни, к Богу, Который непосредственно питает Птиц Небесных.

^*)Написано поперек: «рождение»; в строку: «и нет смерти».

7 (58)

«C точки зрения внешнего наблюдения» низшее сознание человека (сознание телесности, своей отделенности) рисует между параллельными линиями вечной жизни фигурки расширяющихся пределов земной жизни. Само по себе расширение пределов не предоставляет пространство для вечной жизни, не впускает ее в пределы и в этом смысле не имеет значения. Значение имеет только такой вид превращения пределов, при котором земная жизнь входит в соприкосновение с линиями вечной жизни. Что, как хорошо знает Толстой, нередко происходит в результате переносимых страданий: