«– Холден, если я тебя отпущу, ты будешь держать рот на замке? – Да. Он слез с меня, и я тоже встал. Моя грудная клетка адски болела от его грязных коленей. „Ты грязный тупой сукин сын и идиот“, – сказал я… Затем он действительно бросился на меня, и в следующую минуту я снова оказался на чертовом полу»[252].

«– Холден, если я тебя отпущу, ты будешь держать рот на замке?

– Да.

Он слез с меня, и я тоже встал. Моя грудная клетка адски болела от его грязных коленей. „Ты грязный тупой сукин сын и идиот“, – сказал я… Затем он действительно бросился на меня, и в следующую минуту я снова оказался на чертовом полу»[252].

Холден похож на многих подростков, которые выглядят бунтующими, спорящими, имеют небольшие проблемы с законом или просто «скверный характер», но на самом деле находятся в депрессии. Они не кажутся болеющими, потому что выучили несколько навыков – создавать шум, выводить из себя окружающих, поддерживать эмоциональный накал, – чтобы не чувствовать внутреннюю пустоту. Они делают других ответственными за собственное поведение, увлекая родителей и школу в борьбу за власть, дабы им не пришлось действительно столкнуться с независимостью. Один теоретик замечает: в случае с детьми, нарушающими закон, имеют место быть родители, полные ярости по отношению к обществу или друг другу, «поэтому ребенок берет на себя роль мстителя за своего родителя… освобождая его от необходимости действовать самому и отвечать за собственные эмоции и поступки»[253]. Другими словами, родитель проживает жизнь с обидой, затаенной злобой, возможно, чувствует доминирование над ним второго родителя и не в силах отстоять себя – и тайно восхищается мятежностью ребенка и подбадривает его, пока тот не ударит прямо по обиженному родителю.

Я познакомился с Джейсоном, когда ему было пятнадцать. Он находился на испытательном сроке после того, как его поймали на каком-то мелком вандализме. Юноша был стройным и красивым и мог бы быть популярным футбольным игроком старшей школы, если бы не ощущал чрезмерную отчужденность от системы, чтобы принимать участие в мероприятиях. Его мать оказалась одним из самых злых членов общества, когда-либо мне встречавшихся. Казалось, она была обижена на весь мир. Женщина постоянно ругалась со своим вторым мужем, отчимом Джейсона, преимущественно по поводу денег. Отчим тратил каждую лишнюю копейку на взрослые игрушки – лодки, снегоходы, – к которым он с радостью ограничивал доступ Джейсону. Мать обычно много разглагольствовала о том, как он несправедлив по отношению к ее сыну, но никогда не могла отстоять свою позицию. Это происходило несмотря на то, что реальным добытчиком в семье являлась она, а ее родители заплатили за дом, в котором они жили. Мать и отчим Джейсона были ужасно обиженными и сердитыми, и за любые мелкие споры судились с соседями с обеих сторон. Джейсон был очень подавлен, хоть внешне и активен. Он отличался апатичностью и озабоченностью малейшими проблемами с физическим состоянием. Подросток плохо спал и злоупотреблял алкоголем. Он не видел решительно никакой цели в жизни, но не выражал непосредственных суицидальных настроений. Джейсон жаловался на необходимость посещения терапии, но всегда приходил вовремя и говорил открыто. Когда его испытательный срок закончился, он учинил еще одно мелкое правонарушение и получил больше испытательного времени, что я расценил как его желание продолжить терапию. Юноша был умным и мог бы преуспеть в школе, но совсем не учился. Свободное время подросток проводил либо со своей девушкой, либо перед телевизором. Джейсон хотел большего; порой у него возникало сильное желание как-то изменить свою жизнь, но он словно не знал, с чего начать. Хотя Джейсон и создавал в школе проблемы, благодаря немалому количеству положительных сторон его личности школьные власти не действовали против него. С матерью была абсолютно противоположная ситуация. Несколько раз в неделю она звонила в школу, чтобы пространно обсудить сделанное и не сделанное Джейсоном или его сестрой. Однажды подросток рассказал мне каким-то робким тоном, как во время разговора с матерью снял с себя свитер, а из него прямо к ее ногам выкатился пакет с марихуаной[254]. Он смеялся тому, что смог заставить ее поверить, будто пакет не его – якобы он просто держал его для друга. Довольно невероятно, но такая же сцена повторилась спустя несколько недель. На этот раз я заметил: Джейсон не только смеялся над наивностью своей матери. Когда я сказал, что он, должно быть, испытал разочарование, ведь она, кажется, не заботилась о нем достаточно и не вникла в его историю, подросток заплакал – я впервые тогда наблюдал признание им вообще какой-либо боли. Он выплакивал все годы гнева из-за ощущения, словно в их семье именно он являлся настоящим взрослым человеком. Джейсон рассказал: он был сексуально активен с восьми лет, всегда прямо под носом у матери. Он знал, что был слишком молод для подобных занятий со старшими девочками, но переживал странное чувство – словно мать все знает и одобряет его поведение. Такое же чувство он испытывал по поводу кое-каких актов вандализма, им совершенных. Юноша не получал никакой радости от своих действий, однако его мать казалась втайне довольной, хотя и выражала внешнее возмущение и осуждение. Джейсон явно нуждался в людях, которых он мог бы уважать и которые могли бы его направить, но отталкивал любого, кто пытался предложить подобное. Если бы Джейсон и дальше рос без достойных образцов для подражания, он бы легко превратился в циничного и злобного мужчину, достигающего внешнего успеха и страдающего от внутренней пустоты. Он мог бы стать ловким и успешным наркодилером. В таком случае он и далее проживал бы свою депрессию – ежедневно делая то, что подпитывало бы его ненависть к самому себе. Джейсон использовал свой ум, обаяние и навыки эмпатии, чтобы искать для себя помощи и тут же ее отвергать. Он смог перехитрить себя – конечно, у него не было сознательного намерения показывать марихуану матери, – но затем перехитрить и всех остальных, выкрутившись из трудных ситуаций. Как бы сильно подросток это ни ненавидел, но он мог читать мысли матери – она не хотела слышать о его потребности в помощи, – поэтому он говорил ей то, что родительница желала слышать, отрицая свою злость на нее и увеличивая ненависть к самому себе.