— Да.

— Это была гордость. Сейчас это гордыня.

— Объясните, в чем разница.

— Гордость — это когда вам достаточно самому знать, что вы сделали что-то хорошо настолько, насколько могли. И вы не нуждаетесь в этот момент ни в одобрении, ни в признании, ни в принятии со стороны других. Помните это чувство?

— Да.

— Вот, его ни с чем не спутать. А гордыня — это когда вы ставите себя выше других, но нуждаетесь в этих людях и рассчитываете на их одобрение и оценку.

— Я не знаю это в себе. Я это так не называю.

— Это никто так не называет. Гордыня всегда выдает себя за другие чувства. За желание разделить опыт с другими, за потребность в других, чтобы подняться за их счет. Встать на их плечи. Использовать, прикрываясь добродетелью.

— Я ищу это в себе. Но пока не чувствую, что я так могу.

— Верю. Когда я встретилась с этим словом на немецком, мне потребовался переводчик. Я не знала этого слова. Я перевела: «гордыня», «горделивость», «величие». Мне стало противно. Я была в шоке. Я не могла представить, что это так называется. И что никто мне об этом не сказал раньше. Я всегда думала, что это прекрасная часть меня. Я гордилась своей горделивостью. В тот день меня накрыло. И я закончила разговор раньше времени. Мне было достаточно. Я ушла думать. Вы молчите?

— Да. Я слушаю. Мне интересно. Рассказывайте дальше.

Мы сидим. И все так же смотрим друг на друга. Почти в глаза, но через экран. И молчим. Долго молчим. Обычно мы не молчим столько. И это не фрустрация и не невозможность найти слова. Это мысли, которые пробегают в голове. Я вижу их. Вы тоже. И вы чувствуете. Я молчу. Выдерживаю эту паузу и просто остаюсь рядом с вами. Вы прерываете молчание:

— Вы как будто попали в точку на огромном непробиваемом стекле. Знаете, ту магическую единственную точку, которая разбивает всю конструкцию, и она осыпается.

— Да. Знаю. Вас не пустят туда. Врата не откроются, пока вы не снимете эту маску. Что вы чувствуете, когда стоите там на коленях? Я не знаю, как часто в жизни вы стоите на коленях, если это не йога… Мы с вами нерелигиозные люди. Мы не молимся. Да и те, кто молится, встают на колени уже на автомате.

— Я не знаю, что я чувствую.

— А если врата откроются? Что вы сделаете? Как туда зайдете? Как представитесь?

— Я не знаю. Они не откроются. И если откроются, то я не пойму почему. В чем ключ.

— Вы задаетесь вопросом, что такого есть у тех, кто уже там внутри, чего нет у вас. А что, если повернуть: что есть еще у вас, чего уже нет у них? Отчего они смогли отказаться, чтобы попасть туда, куда вы очень хотите?