— Какому делу, пан Молява? — спросил Ольгерд. — Смотрю, в поход собираетесь…

— Собираемся, друже! Еще и как собираемся, — оживился кошевой. — Тут такое случилось, чего, почитай, со времен Байды сечевики ожидали.

— Чего же?

— Это, конечно, тайна, но ты ведь в наши справы посвящен. Радуйся, козаче! Исполнилось, наконец, древнее пророчество. Объявился, слава Христу, Черный Гетман!

У Ольгерда внутри все упало. Стало быть, Душегубец начал осуществлять свой безумный план. Хотя, глядя на возбужденного, словно гончая, что взяла след, кошевого, Ольгерд вынужден был вновь признать, что затея Дмитрия не так уж и безнадежна. Однако, своих мыслей он опять же предпочел казаку не выдавать и, как мог изобразив удивленное лицо, спросил:

— У кого же нашлась реликвия? У кого-то из нашей старшины?

— Бери выше, хлопче! Объявись Черный Гетман у кого-то из полковников, перегрызли бы они глотки друг другу, сам ведь знаешь, поди, что там, где два казака — там три гетмана. Хочешь верь, хочешь не верь, но она у родного сына Московского царя Дмитрия. Того, самого, с которым деды наши на Москву ходили.

— Это который? — опять прикинулся дураком Ольгерд. — Гришки Отрепьева, Самозванца сын?

— Глупое говоришь, хлопче, за сплетниками старую байку повторяешь. Про Гришку Отрепьева Годуновы придумали, чтобы унизить законного наследника. Дмитрий Первый был родным сыном царя Иоанна. А Дмитрий Дмитриевич, который Черным Гетманом завладел, и есть его сын, то бишь Иоанна родной внук.

— Если он законный претендент на Московский трон, то с чего же не к московитам обратился, а к казакам?

— Потому что желает, чтобы сперва Войско Запорожское под его руку встало. А потом уже собирается, подобно отцу своему, на Москву идти.

— А почему ты так уверен, кошевой, что это не очередной самозванец с подделанной безделушкой?

— Есть доказательства. Царевич Дмитрий взял в плен доброго казака из моей сотни. Тот, видишь ли, с депешей был послан в Конотоп, да в лесу заплутал. Остап, ты его знаешь. Наш будущий гетман отвез его в брянские леса, в свой острог, там реликвию предъявил, рассказал все о себе, дал письмо, собственной рукою начертанное на мое имя и обратно отправил. Клянется Остап, что и пернач тот самый, настоящий, и Дмитрий Дмитриевич самой подлинной царской стати.

— И зачем же он вас зовет?

— Хочет под нашей охраной на сечь пойти, чтобы в гетманы выкликаться. Хмель старых друзей позабыл, себя Золотаренками окружил. Обижаются на него многие. Если черную раду соберем, где не только старшина, но и простые казаки будут слово говорить, то Хмельницкому власти не удержать, а с таким гетманом как Дмитрий мы Московию к ногтю прижмем и вольности свои восстановим. Сейчас ведь все, кто в Переяславе царю-батюшке присягал, локти себе кусают. Романовы мягко стелют, да жестко спать. В киевских и черниговских землях московитские воеводы почитай что всю власть забрали. Сам слышал, что казаки говорят. Суд неправедный творят, вольности наши урезают. словно мы не свободные сечевики, а царские холопы! Вот что, Ольгерд, давай-ка ты с нами. Сам понимаешь, кто в свите нового гетмана на Сечь приедет, тот непременно в его ближний круг войдет.