Я развернулась. Мои каблуки застучали звонко, пронзительно… Почти визгливо. Хотелось бы, чтобы они стучали грозно, зло, но они слишком тонкие и неустойчивые. И я почти падаю, торопясь побыстрее добраться до двери. Но восстанавливаю равновесие и выхожу. Не задерживаясь у порога, спешу прочь и предоставляю Дайону самому заканчивать бессмысленный с самого начала разговор.

По-хорошему, мне следовало бы уйти в свои покои, а уж там делать что захочу. Хоть крушить всё, что попадётся под руку (дворец большой, лишних вещей навалом), хоть реветь в подушку (не доводилось лет с двенадцати, боюсь, что разучилась), хоть швыряться кинжалами в лакеев (а что, Дайон новых наймёт, подумаешь). Но правильно поступать не входит в мои привычки. И я направляюсь в ту комнату, которую только что покинул Дайон, откидываю скрывающую глазок занавеску и останавливаюсь, прильнув к маленькому круглому отверстию и прислушиваясь.

Дайон уже в комнате, но они молчат. Садиться, кажется, не собираются. Но и не расходятся.

– Что ж, полагаю, эрл, что ваши намерения изменились, – ровным голосом произнёс Дайон. – Вы больше не собираетесь просить у меня руки моей сестры.

– Вы полагаете совершенно правильно, герцог.

Голос Раймонда звучит жёстко, даже жестоко. Я поджала губы в злой усмешке. Ну, вот и всё, Дениза. Хотела убедиться? Пожалуйста. Может, хоть теперь вернёшься туда, где тебе положено находиться? Унизительно, в конце концов, стоять здесь и подслушивать, так, будто что-то не решено ещё окончательно. А Раймонд между тем продолжал говорить:

– Я не прошу руки вашей сестры. Более того, я могу обещать вам, даже поклясться своей честью, что я никогда у вас её не попрошу.

Делаю глубокий вдох. Я ведь говорила, что разучилась плакать, верно? Ведь это действительно так? Во всяком случае, проверять подобные вещи следует в полном одиночестве у себя в комнате. И, уже отходя от стены, я успеваю услышать:

– Но я прошу у вас руки вашего младшего агента.

Чуть не закашлявшись, я зажимаю рот рукой и снова прижимаюсь к глазку.

– Вот как? – Дайон оценивающе смотрит на Раймонда. И как-то грустно добавляет: – Я так понимаю, вы говорите не о Теодоре.

– Боже упаси. – Раймонд вскидывает руку в знак протеста. – К тому же будем откровенны: Теодор давно уже лежит у меня в замке и на первых порах был совершенно беспомощен. Если бы меня интересовал он, я не стал бы спрашивать вашего мнения.

Рискуя пропустить важные подробности прошлой и будущей жизни Тео, я тихонько отошла от занавески, приоткрыла дверь и, кликнув служанку, велела принести кое-какие вещи из моей комнаты. После чего вернулась на пункт наблюдения.