Впрочем, горячее вино со специями оказалось не таким уж поганым. Правда, сразу на сон потянуло, но… он раненый, ему можно. И Стрежницкий позволил себе провалиться в сон, будто знал, что нынешний будет обыкновенным, глубоким и, главное, напрочь лишенным видений.

Наследник Арсийской империи изволил гневаться.

Он капризничал.

Отказывался примерять дорогой коверкотовый костюм с укороченными брюками и даже швырнул расческой в излишне занудного лакея. Впрочем, поймав расческу на лету, последний подал ее его императорскому высочеству.

Цесаревич выпячивал губу.

Раздраженно постукивал босою пяткой по полу, напрочь игнорируя теплейшую медвежью шкуру, на которой обычно и проходили примерки.

— А… Митька… вот скажи, что я в этом костюме похож на идиота. — Лешек отставил ногу, и брючина поползла вверх, обнажая розоватую кожу. — Еще носки придумали… длинные.

— Гольфы, — счел нужным уточнить портной, который стоял тихонечко, лишь лицо кривил в обиженной гримасе. — Полосатые…

— Вот правильно, полосатые носки поверх штанин — самое оно…

— Бритты так и носят! — Портной не собирался расставаться с безумною, на взгляд Димитрия, идеей обрядить наследника престола по последнему слову бриттской моды. Он разложил на столике подтяжки, расшитые драгоценным бисером, и в тон им — подвязки, надо думать, для тех самых полосатых носков, примерять которые цесаревич отказался наотрез.

Тут же стояли тупорылые ботинки на высокой подошве.

А к ним шляпа борсалино.

Димитрий окинул взглядом всю эту роскошь и вынужден был признать: таки Лешек прав. Пусть и модный преизрядно, но наряд этот навевал некоторые… недостаточно почтительные в отношении великого князя мысли.

— Вот! — Лешек верно рассудил, сдирая нелепый пиджачишко с торчащими фалдами. — Я ж тебе сразу сказал…

— Погоди. — Димитрий все же поднял подтяжки, любуясь игрою света. — Оставь… пригодится… завтра у вас очередной конкурс, так что…

Лешек вздохнул.

И, разом поутратив былой пыл, поинтересовался:

— Когда ж оно уже закончится?

Димитрий и сам не отказался бы узнать. Но помог принять пиджачишко, передал его портному, который свое творение прижал к широкой груди, и вздохнул: