— Поговорить надо…

Наедине.

Ибо, конечно, Ставр Миронович человек неплохой, от политики далекий и всецело погруженный в мысли о высоком, сиречь тканях, пуговицах и прочих наиважнейших в деле его вещах, однако как знать, не обронит ли он ненароком ненужное слово.

— Оставьте, — велел Лешек, избавляясь от штанов, которые были, как на взгляд Димитрия, чересчур уж узки. И пусть ткань ко дворцу поставляли наиотменнейшего качества, однако он не мог отделаться от опасения, что стоит Лешеку двинуться, и чудеснейшие брюки расползутся по швам. И ведь не скажешь, что с мерками Ставр Миронович ошибся, это уже прямое оскорбление, значится, фасон такой, сомнительный.

— Еще отделку завершить надобно. — Ставр Миронович слегка оттаял. — Поверьте, вы привыкнете… надобно только немного терпения проявить.

Лешек вздрогнул.

И, дождавшись, когда портной с помощниками, которых было аж семеро, удалится, сказал:

— У меня глаз дергается.

— Целителей кликнуть?

— Да ну тебя… — Переоблачившись в домашнее, Лешек рухнул в креслице. — Представляешь, казаки отловили ночью троих… собирались ко мне с визитом. И главное, все в неглиже.

Хоть отловили, уже хлеб.

А ведь, главное, ни штатный целитель, ни штатный же менталист не почуяли воздействия на охрану. И кровь была чиста, и разум не нес следов постороннего влияния. Выходило, что они просто уснули.

Дважды.

Или… кто-то применил древнюю и забытую магию, что куда как вероятней. И, устроившись в удобнейшем кресле, Димитрий заговорил.

Про девиц, которых не просто убили, а, оказывается, делали это медленно, намеренно разделяя душу и тело.

Про отступника, ставшего едва ли не святым. Люди Димитрия успели побеседовать с дворней. И в монастырь найдется кому съездить, правда, он полагал, что поездка эта будет бесполезною: святости у Святозара не поубавится.

Про дела дней иных.

И нынешних.

— Даже так? — Лешек протянул кубок из горного хрусталя. Наполненный ключевою водой, тот ожег руку холодом. И поползли, расцвели морозные узоры. — Что ж… следовало того ожидать…

Лешек прошелся по кабинету, остановившись у окна. Выходило оно на Невру-реку, и даже из кресла видно было, как поблескивает, переливается на солнышке булатная гладь воды. Как ползут по ней крошечные белые пароходики, торопятся добраться до пристаней.