— Что ты такое говоришь? — Меня обдало холодом. Не мог Мэтью поить меня своей кровью или вторгаться на мою территорию. Если бы он это сделал, то непременно объяснил бы мне почему.

— В тот вечер, когда вы встретились, Клермонт скрытно проводил тебя до твоего колледжа. Потом влез в открытое окно и несколько часов пробыл в твоей квартире. Раз ты не проснулась, он должен был усыпить тебя своей кровью — другого объяснения нет.

Я зажмурилась, вспомнив о вкусе гвоздики во рту.

— Эти ваши отношения — сплошной обман. Мэтью Клермонту нужно было только одно: пропавшая рукопись. Все, что он делал, и все, о чем тебе врал, вело к этой цели.

— Неправда. — То, что происходило между нами минувшей ночью, ложью быть не могло.

— Правда, Диана, правда. Мне неприятно все это тебе говорить, но выбора ты нам не оставила. Мы пытались вас разлучить, а ты ни в какую.

Совсем как мой отец, подумала я.

— Откуда мне знать — может, это ты лжешь?

— Ведьмы не лгут друг другу. Мы с тобой сестры.

— Сестры? — Мои подозрения возросли. — Ты как Джиллиан — вынюхиваешь мои секреты и настраиваешь меня против Мэтью под видом нежной сестры.

— Так ты знаешь?

— Что она следила за мной? Да, знаю.

— А что ее в живых больше нет? — с внезапной злобой спросила Сату.

— Как нет? — Земля пошатнулась, и я заскользила куда-то вниз.

— Ее убил Клермонт — потому он так срочно тебя и увез. Еще одна смерть, которую мы не смогли скрыть от прессы. «Молодая американка, историк по специальности, рассталась с жизнью вдали от родины», — процитировала Сату с горькой усмешкой.

— Нет. Это сделал не Мэтью.

— Он, уверяю тебя. Да еще и допросил ее перед смертью. Вампиры, как видно, до сих пор не усвоили, что гонца убивать бессмысленно.

— Фотография с телами моих родителей. — Да… Мэтью, пожалуй, мог убить того, кто принес мне ее.

— Это было жестоко со стороны Питера, и о Джиллиан он не подумал. Улик, разумеется, нет — Клермонт слишком умен для этого. Инсценировал самоубийство и оставил тело под дверью Питера в «Рэндольфе», как визитную карточку.

Я не дружила с Джиллиан Чемберлен, но то, что она никогда больше не увидит переложенного стеклом папируса, расстроило меня больше, чем я могла ожидать.