Твою мать!!!
– Где вы!? – заорала я. Стены аудитории и Эмма явственно вздрогнули.
– Она дома. Здесь доктор, но ей нужна ты! Юля, пожалуйста, приезжай! Доктор говорит, что осталось не больше часа!
Билет по социологии полетел на стол.
– Сейчас возьму такси и приеду.
– Юля, – пробился в телефоне Настин голос. – Юленька, пожалуйста…ааааааа!!!!
Стон боли взвился и оборвался. Я схватила сумку со стула.
– Эмма Эдуардовна, всего хорошего! Поставьте мне двойку. Я пересдам!
– Леоверенская, вы в своем уме? – поинтересовалась преподавательница. – Чем вы можете помочь своей подруге? Лучше спокойно сдайте экзамен…
Я сверкнула глазами. Волной накатило знакомое бешенство. Шевельнулся внутри меня зверь с человеческими глазами. Эмма стояла так, что загораживала выход из аудитории. И легче было ее перепрыгнуть, чем обойти.
Тем хуже для нее.
Я выпрямилась во весь рост, так что мы оказались примерно одного роста.
– Если вы меня сейчас же не пропустите, вы об этом пожалеете. Я должна идти. Политология!? Да я могу преподать всю вашу дисциплину в нескольких словах. Политика – это грязь, которую месит мразь! Неважно, как это называется! Демократия ли, социализм ли, капитализм… Плевать! Суть всегда одна! Подлость и предательство! Ваша политика похожа на котел с куриным бульоном. Когда он кипит, на поверхности остается грязная пена. И место ей – в помойке! Вот это – ваша политика. Порядочный человек никогда этим не будет заниматься! А теперь – с дороги! Моей подруге нужна моя помощь! И ставьте мне хоть единицу! Будем разговаривать в присутствии комиссии! Мне – не жалко!
И нежно оскалившись, из глубины моих глаз улыбнулся Зверь.
Эмма отшатнулась.
Я прошла мимо. И хлопнула дверью. Уже в такси я вспомнила, что там осталась моя зачетка. А Эмма наверняка не позаботится ее забрать.
Ну и черт с ней! Настя важнее!!!
Водитель гнал, как безумный. И когда мы подъехали к Настиному дому, у подъезда ждал мертвенно-бледный Глеб.
– Юля, наконец-то!!!
В квартиру мы не поднимались. Мы взлетели. И тут же, в прихожей, попали в руки Константина, который набросил на меня и на Глеба что-то вроде здоровущих пеленок.