— Потому что я не слышу её мысли, мама, — ответил я вслух на мысленный вопрос. — Совсем не слышу. Я не знаю, не понимаю, почему, но Белла Свон абсолютно неуязвима для моего дара. Иногда мне кажется, что я разобрался в её мотивах, изучил её реакции, но стоит ей заговорить, начать действовать… И всё идёт не по моему плану. Я не хотел её обидеть, но…

Я остановился, не желая говорить о разговоре с девушкой и её планах о изменении человека. Внезапно я соотнёс её слова со способностями вампиров и похолодел. Нет, знать об этом моей семье однозначно опасно. Я с подозрением посмотрел на Элис. Несмотря на то, что она слышала едва ли не весь наш разговор в машине, параллель с нашей сущностью она не провела. Я бы заметил это в её мыслях.

Мой мозг работал со скоростью компьютера, выуживая из памяти отдельные фрагменты, слова, даже взгляды, собирая их, как пазлы. Цепочка совпадений на одной чаше весов и здравый смысл — на другой.

Если пойти от противного, допустить, что Белла знает секрет моей семьи, то её ничего не значащие реплики превращаются в откровенные намёки. Но могу ли я отказывать в разумности мисс Свон, которая в таком случае дёргает голодного льва за усы? А где причина? Возможная связь с мечтой была отброшена мной сразу. Мы не люди. В нас даже крови нет как таковой. Прочная, но пористая ткань наших тел впитывает выпитую кровь, как губка, начиная моментально изменять её состав и структуру, ровно, как и яд, который воздействует на тело человека, стоит ему попасть в кровь жертвы.

Изменение потребляемой крови приносит наслаждение и короткие моменты насыщения, изменения собственной крови — агонию. Но и в первом, и во втором случае, процесс изменения происходит слишком стремительно. Отец изучал влияние яда на кровь человека в своё время. Его эксперименты в этой области лишь подтвердили необратимость нашего состояния. Впервые отец начал искать лекарство через несколько лет после того, как обратил Розали. Её мечта стать матерью и отвращение к вампирской сущности до встречи с Эмметтом была просто невыносимой. С этой стороной жизни Роуз не смирилась до сих пор. И её можно было понять…

Так могла ли Изабелла Свон знать о вампиризме и говорить об улучшении человека этим путём? Вспомнив её слова о детях, я отбросил эту мысль. Она не могла думать о подобном, зная, что наши тела застывают в своём развитии.

Если она знала, — поправил я себя.

Это возвращает меня к источникам её знания, которые совершенно очевидно выглядят слишком натянуто. В этом городе о нас никому ничего неизвестно. Даже в прошлый свой приезд в эту местность мы жили не в Форксе, а в Хокьюэме. И пусть квилеты знали наш секрет и, возможно, до сих пор рассказывали свои легенды о хладных демонах, я не мог представить, как кто-то из старейшин племени рассказывает Белле о нашей семье, нарушая тем самым договор 1936 года…