У девушки в зеркале задрожали губы.

— Нет, — севшим, совсем не моим — человеческим — голосом выдохнула я. — Нет…

Мужчина улыбнулся, убирая руки, отступая.

— Да, — и добавил, тягуче, бархатно: — Увидимся ночью, моя хумай.

В повисшей тишине стук засова прозвучал громом, и я содрогнулась.

В тёмных прекрасных глазах отражения яркими сгустками пламени горело отчаяние.

* * *

— О, сайеда[2], что вы делаете?!

Не выпуская из рук острый осколок, я обернулась.

Ифрит[3] в облике девушки-служанки подбежала ко мне, лепеча:

— Сайеда, вы поранились!

Я фыркнула, снова переведя взгляд на алую тонкую полоску. Раненый палец запульсировал, когда ифрит приложила к нему остро пахнущую лекарством повязку.

— Зачем же так, сайеда? — укоризненно вздохнула служанка.

— Действительно! — отозвалась я. — Всего-то какой-то человечишка поймал меня в клетку. Что тут такого…

Ифрит подняла голову, и я осеклась. На открытой золотистой груди служанки горела печать подчинения.

— Ваша клетка быстро разрушится, сайеда, — тихо отозвалась ифрит. — Человеческие тела так… смертны.

Я покосилась на её печать и промолчала. Что какая-то жалкая сотня лет (в лучшем случае) против её тысячелетия?

Ифрит молча поклонилась и принялась убирать осколки зеркала.

— Я бы могла освободить тебя, — задумчиво произнесла я. — Пока я человек… Но колдун не даст мне это сделать… Отсюда можно сбежать?

Загоревшаяся в глазах девушки надежда погасла.