— О, нет! Для меня спасительно припоминать по временам эти ужасные часы. Лучшего средства нет, чтобы удержать меня от всяких новых безумств, — ответил маркиз с принужденной улыбкой.

— Странная вещь, — продолжал свой рассказ Беранже, — когда все это происходило, мой ум был совершенно ясен, за исключением той минуты, когда я потерял сознание. Я думал, рассуждал, понимал все, что происходит вокруг меня и даже мои чувства были как — то особенно остры. Я слышал каждый шум, каждое слово, произнесенное за несколько комнат. Мое обоняние было так тонко, что я различал всякий запах кушаний, хотя кухня, как ты знаешь, помещалась далеко от спальни.

Перехожу теперь к той минуте, когда меня начали одевать к погребению. На это интересное зрелище сбежались все слуги. Всякий обсуждал мою смерть и мою прошлую жизнь. О, Алиса! Что я тогда услышал — сразу излечило меня от моего тщеславия! Слуги судили нас с тобой, и этот беспощадный суд резюмируется в одной жестокой фразе: он жил, как грешник, и умер, как проклятый.

И люди говорили истину! Я, действительно, был проклятый и переживал адские мучения в эти смертные часы. В то же время душа моя неожиданно прояснилась. Я понял всю гадость моего прошлого поведения. Господь даровал мне прекрасную жизнь, а я расточал ее в оргиях, избегая серьезного труда и насмехаясь над добродетелью и идеалом! И вот результат такой преступной жизни. Я остался один, и рядом нет ни одного близкого! Чувство горького сожаления сдавило мне сердце. Если бы оскорблениями и забвением долга я не прогнал тебя от себя, ты инстинктом сердца и ясновидением любви может быть поняла бы, несмотря на мою летаргию, что я не умер. Но я лежал один, так как даже слуги поспешно оставили комнату. Они боялись покойника, который, по мнению кухарки, сдох, как собака, без исповеди и причастия.

Меня уложили на кровать, покрыли газом, казавшимся мне свинцовой крышкой, и зажгли восковые свечи. Пришла сестра милосердия и начала читать надо мной монотонные молитвы. Позже явился священник и стал служить панихиду, во время которой я потерял сознание.

Очнувшись, я услышал, как часы пробили полночь. Это был тот роковой час, когда являлась ко мне та! Но я был до такой степени разбит вынесенными мною нечеловеческими страданиями, что чувствовал относительный покой, благодаря благодетельному полузабытью. Вдруг меня окружил синеватый колеблющийся свет и стал мало — помалу расширяться. Я чувствовал, что меня приподняли и колебали эти фосфоресцирующие волны. Затем, завеса как будто рассеялась, и я очутился в каком — то ярко освещенном месте. Но это не была моя комната, с ее хорошо знакомыми вещами, а сероватое, туманное пространство, из которого появилась куртизанка и начала скользить ко мне. Бесформенное, разлагающееся лицо ее было отвратительно; глаза ее, с выражением дикого зверя, были устремлены на меня. Она шла отнять у меня последний остаток жизни! Страшная ненависть овладела мной, и я готов был убить ее, но не мог шевельнуть ни одним членом.