— Холодно у тебя здесь, Савва.

Холодно? Да как же холодно, если с него пот градом?! Это из-за работы. Во время работы он не обращает внимания на мелкие житейские неудобства, в мире существует только он, его оживающее творение и предвосхищение любви. Остальные в эти мгновения лишние. Даже Ната, особенно Ната…

— Ничего, я привык. — Савва стер со лба бисеринки пота, вымученно улыбнулся. — Ты иди, Ната, я скоро закончу.

Уже взявшись за дверную ручку, она обернулась, сказала с мрачной сосредоточенностью:

— Ты гениальный скульптор, Савва. Они как живые…

— Спасибо. — Ему были неожиданно приятны эти слова. Может, потому, что Ната никогда не лгала и не льстила? Может, потому, что он и в самом деле был гением?

— А эта статуя, — она кивнула на прикрытую холстом Уранию, — она похожа на меня.

— Тебе показалось, дорогая. — Савва потянулся за чашкой, залпом, точно водку, выпил обжигающе горячий чай, улыбнулся почти искренне. — Очередной заказ.

— Да, очередной заказ. — Ната понимающе кивнула, а потом сказала совсем уж невпопад: — Прощай, Савва.

Мимолетное удивление уступило место другому, куда более яркому, более острому чувству — предвосхищению скорой смерти. Ее костистая лапа уже сжала горло, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть, набросила на глаза полупрозрачную кисею.