Они подвинулись ближе и переплели ноги под одеялом. Их губы соприкоснулись. Джулиан целовался не слишком умело, но Эмме это нравилось, ведь каждый его поцелуй напоминал ей о том, что он никогда в жизни не целовал никого, кроме нее. Что она была у него первой. Ей нравилось, что простые поцелуи до сих пор приносили ему удовольствие. Она провела кончиком языка по его губам, коснулась уголков его рта, и тут он перевернулся на спину и увлек ее за собой. Он содрогнулся всем телом, подался к ней, скользнул руками по ее бедрам.
– Эмма? – В дверь постучали. Они отпрянули друг от друга. Джулиан скатился с кровати, Эмма села, чувствуя, как колотится сердце. – Эмма, это Дрю. Ты Джулса не видела?
– Нет, – соврала Эмма. – Не видела.
Дверь начала открываться.
– Не входи, – крикнула Эмма. – Я… я переодеваюсь.
– Какая разница? – бросила Дрю, но дверь открывать не стала. Эмма намеренно не смотрела на Джулиана. «Все хорошо, – сказала она себе. – Спокойствие, только спокойствие». – Ладно, если увидишь его, передай ему, пожалуйста, что Тавви и всем остальным пора обедать. А еще скажи, что Ливви и Тай хозяйничают на кухне.
Дрю явно была довольна возможности настучать на братьев и сестер.
– Хорошо, – ответила Эмма. – Ты смотрела в студии? Может, он там?
Послышался шорох.
– Нет, не смотрела. Хорошая мысль. Увидимся!
– Пока, – тихо сказала Эмма.
Шаги Дрю уже затихали в коридоре.
В конце концов Эмма позволила себе посмотреть на Джулиана. Он прислонился к стене, его грудь быстро поднималась и опускалась, глаза были полуприкрыты. Он кусал губу.
Заметив ее взгляд, он выдохнул.
– О Разиэль, – прошептал он. – Нас чуть не застукали.
Эмма встала с кровати, ее ночная рубашка скользнула вниз и закрыла колени. Она дрожала.
– Нам нельзя, – начала она. – Нам нельзя… нас поймают…
Джулиан уже подошел к ней и обхватил ее руками. Она чувствовала, как сильно бьется его сердце, но голос его был спокоен.
– Это глупый закон, – сказал он. – Просто дурацкий закон, Эм.
«Есть причина, по которой нельзя любить парабатая, Эмма. Когда ты узнаешь, какова она, ты почувствуешь на себе всю жестокость Сумеречных охотников, которую однажды почувствовал я».