Хидэки назвал ее по имени, и его голос звучал как будто издалека.
– Сифэн? – с тревогой повторил Хидэки.
– Гума ни за что не отдала бы эти карты, будь она жива.
Сифэн прижала колоду к сердцу. Еще один человек, потерянный для нее. Человек, которого уже не вернешь.
Хидэки вертел в руках рукоять меча, переминаясь с ноги на ногу.
– Мне очень жаль. Иногда те, кого мы любим, покидают нас…
– а иногда мы покидаем их, – перебила его Сифэн, пряча вещи в складках одежды. Она не желала выслушивать общие фразы с пресными утешениями, даже если они были продиктованы самыми лучшими побуждениями. Вэй и Гума оставили ее, и этим было все сказано.
– Вы по-прежнему собираетесь возвратиться в Камацу весной?
Видно было, что воин благодарен за перемену темы разговора.
– Я собираюсь. Мы слишком долго были вдали от дома, и мое сердце тоскует по открытому морю. Сиро надеется убедить Акиру, что там будет лучше растить ребенка; весной море спокойнее, и женщине с младенцем легче будет перенести путешествие.
Представив их всех, уплывающих прочь, Сифэн почувствовала свое безнадежное одиночество. Счастливая семья, последнее звено, связывающее ее с той девочкой, какой она была когда-то и никогда уже не будет вновь.
– Мы обязательно устроим обед в вашу честь, – пообещала она с натянутой веселостью. – Вы будете у нас почетными гостями.
Но даже после того, как они простились и евнухи сопроводили ее обратно в город женщин, тревога не оставляла ее. Она вышла с рукодельем на балкон в надежде, что ледяной воздух поможет ей успокоиться, но необычное для этого времени года птичье пение не давало ей сосредоточиться, и она сдалась. Она провела день, бесцельно прохаживаясь взад-вперед по саду, и с каждым ее шагом камень Вэя и Гумины карты давили на нее все тяжелее.