– Я хочу понять тебя. Хочу. Но… ― ты повернулась и глянула в упор, ― не понимаю. Как ты, пережив то, что пережил с белыми, подверг такому же других? Как отнял их дом?

А как ты так прямо держишь спину и так по-детски рассуждаешь о войнах?

– Они хотели отнять у меня что-то не менее ценное и сами навлекли беду.

Ты посмотрела грустно, ответила глухо:

– Слишком многое можно обелить такими словами. Чего они стоят?

В тот миг я окончательно понял: мое молчание правильно. И едва кончится праздник, я убью тебя, если не успеешь уйти. «Я хочу понять…». Лживо, лживо в пронзительном белом цвете. И более чем достаточно лжи для священной ночи.

– Что ж. Не верить дикарям ― не этому ли учат у вас детей?

Я усмехнулся на последнем слове, и ты вырвала руку, воскликнув: «Я давно не дитя!». Шаг в сторону ― подвернулась нога. Ты пошатнулась и сорвалась с крыши; я поймал твое запястье, когда уже несколько секунд ты, наверное, думала, что мертва. Рухнув на колени и свесившись через край, я держал тебя и смотрел на костры, на танцующие фигуры молодых посвященных, на фигуры недвижные ― жрецов и стариков. А потом все расплылось и осталось только твое запрокинутое лицо. Ты качалась на огромной высоте. Губы были упрямо сомкнуты, зеленые глаза ― глаза чужеземки, ребенка, врага ― расширены, но в них тускло леденело гордое ожидание. Я мог отпустить тебя. Ты не закричала бы и ни о чем бы не молила, упала бы с тем же холодным взором. С ним же оперлась на мое плечо, когда я втянул тебя наверх.

Ты молчала, тяжело осев рядом, а я так и не выпустил твою руку, ощущал под ладонью каждую кость. Лицом к лицу в густой зелени, под немыми облаками, незримые и чужие. Я слушал твое дыхание и спрашивал себя, все ли дело в воле мироздания, в священности праздника… или же в том, что ты говорила мне? Говорила и не успела сказать?

– Осторожнее. Никто еще не срывался с неба безболезненно. Только Серебряный Лис и Койот, когда создавали мир.

– Лис? Койот? Это боги?

Твоя бледность сменилась румянцем, холод глаз ― блеском. Ты осознала, что жива и проживешь еще какое-то время. Такие осознания всегда отсроченные и острые, когда ты юн.

– Великие духи. Один добр и мудр, второй хитер и вероломен, но на самом деле иногда они становятся противоположностями друг друга. И всегда неразлучны.

– Расскажи мне о них что-нибудь… расскажи.

Ты не благодарила меня за спасенную жизнь, Джейн, хотя ваш народ падок на рассыпание слов. Ты поступила иначе: просто не стала спорить о божественной природе, о Том, в честь Кого носишь крест. В диком саду ты захотела услышать легенду о творении мира, начавшемся с маленького острова и горсти семян подсолнечника. И я рассказал ее, рассказал и другую: как Серебряный Лис и Койот спорили, сколько времени должна длиться злая зима, и как примирились к весне. И еще не одна история вспомнилась мне, хотя я не рассказывал их так давно: они переданы жрецам, искажены и в таком виде текут из поколения в поколение. Дети слушают их как сказки: под Зеленым небом трудно верить в богов Синего.