– Ты убиваешь только в поединке, а наш окончен. Ты не возьмешь на себя бесчестную смерть, когда я прошу мира. ― Ты обвела взором повстанцев, возвысила голос: ― Я вернусь живой! И не одна! Уходите смело!

Некоторые одобрительно рассмеялись. Я решил простить твою дерзкую самонадеянность, как простил когда-то нацеленный в спину револьвер. В конце концов, смерть ― всего лишь один удар молнии; слова ― речной поток, ведущий в неизвестность. Молния всегда знает, когда обрушиться с неба. Не стоит ее торопить.

– Что ж, узнаем, насколько ты предвидишь судьбу, Жанна.

…Ты не дала повстанцам спорить; они убрались, оглядываясь и скалясь. А ты осталась: в кольце моих людей, но отделенная от них мертвым кругом, ты смотрела, как я взмываю в воздух, как приближаюсь к деревьям, как обрушиваю на те, что горят, воду с неба. Сгустки зеленых туч подчинились взмаху рук, окутали покалеченные кроны. Когда дымка истаяла, на ветвях распустилась молодая листва, и земля наконец перестала стонать. Я опустился против тебя, и воины отшатнулись дальше. Они ждали; все ждали, что сейчас, когда ты одна и беззащитна, я пролью твою кровь. Но я лишь спросил:

– Предпочтешь идти или лететь?

– Я не мешок с овсом. Забыл?..

За миг до этого ответа в твоем прямом взгляде все же был страх. Я улыбнулся.

-p u l-

Меня слишком удивило само то, что ты заговорила, еще больше, ― что отважилась остаться. Уже на пути в Форт, пока ветер обвевал лицо, а внизу снова, уже от шагов, дрожала земля, я решил уступить. В конце концов, был ли смысл в казни полусотни «зеленых» и десятка «звериных»? Был ли смысл вновь обрушивать тела в холодный космос? Не потому ли он злится, не потому ли пожирает края мира в ответ? Я думал об этом, глядя вниз, где шла ты, белая и чужая среди черных одежд и раскрашенных масок. Думал, когда опустился у древних ступеней, и башни бросили на нас рассеянную тень. Думал, равнодушно любопытствуя:

– Нравятся тебе наши владения?..

Будто ты не была здесь раньше, не поднималась в дикий сад. Решишься напомнить об этом? Нет, и не возразишь, что Форт нам не принадлежит. Губы лишь тронула улыбка, самая кроткая.

– Удивительно, как вы не сравняли здесь все с землей. Славный дом. И спасибо за гостеприимство. Я ожидала, что меня свяжут, и даже разочарована. Вы… подобрели?

Я, в боевом облачении, окровавленный, с воспаленными от дыма глазами, мрачно поглядел на тебя сверху вниз, но ты продолжала улыбаться. Не стоило забывать, кто ты: бледнолицые любят витиеватости, искусны в лицемерной учтивости с кровным врагом, а мирная речь их на деле ядовитее змеиных зубов. Ты, юная, ростом едва мне по грудь, уже скалилась, хотя твои босые ноги были сбиты, и ты едва стояла. Это ― алые пятна на грязно-белых обмотках, ― я тоже увидел.