Наконец я осмотрела и замок, что запирал дверь моей клетки. Он был не навесной, а врезной, а потому просто сбить или сорвать его не представлялось возможным. В кино подобные замки вскрывались шпильками или другими подобными подручными инструментами, но, предприняв для очистки совести пару не самых удачных попыток повторить такой фокус в реальной жизни, я пришла к выводу, что скорее Йону удастся выломать эту дверь, чем мне ее вскрыть. Таким образом единственным хоть сколько-нибудь внушающим оптимизм вариантом была надежда на то, что Сэм достаточно заинтересовался нашей силой и скоро здесь объявится. А там мы уже сможем как-нибудь выторговать себе свободу или воспользоваться шансом вернуть ее себе силой.

— Расскажи мне о нем, — негромко проговорила я, откинув голову на прутья решетки и наблюдая за тем, как медленно ползут по пыльному полу тусклые полосы света. Солнце садилось, и отчего-то запах близкой воды стал ярче и насыщеннее, отдавая тухлятиной и тиной. — Каким он был, когда вы впервые встретились?

— Ты правда хочешь послушать о нем? — недовольно поморщился альфа, тоже утомившийся после своих бесплодных попыток сломать клетку изнутри. Я чувствовала, как у него ноют отбитые плечи и ноги, и его запах, сейчас резкий и кислый, выдавал его досаду и усталость. Вчера с него так и не сняли электрический ошейник, и он до сих пор громоздкой металлической удавкой обхватывал его шею.

— Я хочу понять, с кем мы имеем дело, — ответила я.

— С говнюком, каких свет еще не видывал, — огрызнулся Йон. — Он всегда был такой — тащил все блестящее, что плохо лежит. И строил из себя невесть что. Никогда бы не подумал, что такой жадный мудак, как он, заберется так высоко.

— Как он вообще… оказался связан с твоей семьей? — осторожно спросила я, не зная, стоит ли давить на больную мозоль.

— Он был знакомым мамы, — неохотно отозвался он. — У нее был талант связываться с… уродами. Ходили слухи, что альфа, что был моим отцом, даже не был… ее альфой. Наверное, можно считать удачей, если она отдалась ему по своей воле или хотя бы не по пьяни. Впрочем, я никогда не спрашивал. — Он замолк, плотно сжав губы и наклонив голову вперед, а я вдруг остро пожалела, что не могу обнять его сейчас. Чувствовалось, что любые воспоминания о детстве причиняли Йону боль, потому что он до сих пор не свыкся с ними и не отпустил то, что тогда произошло. Учитывая, что он вот уже лет тринадцать лелеял планы мести и не занимался буквально ничем, кроме этого, мне вряд ли стоило удивляться такому положению дел.

— Йон, я… Я не буду делать вид, что понимаю, через что ты прошел тогда, — тихо, но твердо произнесла я, развернувшись к нему (шея все еще ныла, и я старалась больше двигать телом, чем головой). — И я понимаю, что, возможно, это прозвучит эгоистично, но мне нужно знать, понимаешь? Я должна знать, что вас связывает и что так мучает тебя. Иначе я не смогу помочь.