– Вообще… ещё более способствует откровенности физический контакт. Тепло чужого тела как символ защищённости и уюта.
Он как-то слишком поспешно приникает к своей кружке.
– Вы холодный, – напоминаю я. – Не как труп, но всё же.
Сдавленно кашлянув, Санаду опускает кружку на бедро:
– Я могу поднять температуру тела. До комфортной для человека.
– Это предложение или констатация факта?
– И то и другое.
И вот сидим мы на кровати, смотрим в стену, сжимаем свои кружки… Спазм сдавливает рёбра и живот. Фыркнув, я пытаюсь запить кофе надвигающийся нервный смех. Мне это даже удаётся!
– Стресс? – спрашивает Санаду.
– Угу, – хмыкаю я и утыкаюсь лбом в его плечо.
Тёплое плечо.
И это тепло…
Мне не удаётся сдержать порыв, я даже не осознаю его, пока не утыкаюсь носом в грудь Санаду. Он поднимает руку, и я послушно ныряю под неё, снова утыкаюсь ему в грудь, а он обнимает меня за плечи. Меня окутывает аромат кофе и можжевельника. И ощущение покоя… защищённости.
В мыслях всплывает смутная картинка: я уже сидела с Санаду подобным образом – когда была пьяна до беспамятства.
– Ты не сумасшедшая, – почти шепчет Санаду. Кажется, тогда он сказал то же самое. – И для менталистов непроизвольно ощущать чужие эмоции, слышать отголоски мыслей – нормально. Более того, здесь, в Академии, все обитатели защищены от считывания, так что после снятия щита тебе хоть и будет не совсем комфортно, но ударом по психике это не станет. Постороннее влияние здесь будет… сродни шёпоту. Лёгкому ветру чужих эмоций.
Санаду глубоко вдыхает.
Уплывает из его руки поднятая телекинезом кружка, и мою он тоже забирает, отправляет куда-то прочь, чтобы крепче обнять меня, плотнее прижать к себе, втянуть себе на колени.
Странные ощущения от его близости, от того, как пальцы зарываются в мои волосы и скользят по ткани сорочки. От того, как Санаду укутывает меня одеялом, прячет в тёплый кокон. И его дыхание щекочет лоб.
– Быть менталистом не так уж плохо, – в шёпоте Санаду мне чудится горечь.
– Я не хочу слышать чужие мысли, чувствовать других людей, – вдруг произношу я.