Кончики его пальцев на моём бедре подрагивают. Кончики обжигающих пальцев. От прикосновений которых сжимается всё внутри и разливается жар…

Я резко прикладываю ладонь ко лбу Санаду.

– Кажется, вы перегрелись, – сипловато сообщаю я. – Вы горячий, как… как…

– Как печка?

– Наверное, – соглашаюсь я, невольно прислушиваясь к ощущениям: вот это меня штормит и накрывает. Кажется, даже ноги слабеют. Возможно, дрожали бы, стой я на полу. Обалдеть!

– Увлёкся, – Санаду прикрывает глаза, и в этот момент он выглядит слишком уязвимым. И почти невозможно прекрасным. Но его лоб под моей ладонью, его пальцы начинают остывать, приобретают характерную для людей температуру.

Он снова распахивает глаза.

– Изумительно, – выдыхаю я. – А вы прямо очень-очень холодным стать можете?

– Зачем?

– Ну, мёртвым притвориться, например.

Санаду фыркает:

– Сердце всё равно будет биться.

– Да кто же будет проверять пульс у холодного трупа?

Опять Санаду фыркает, качает головой, и его ладонь соскальзывает выше к моей талии… Неужели он и правда мной заинтересовался?

Но вместо того, чтобы подтвердить это предположение жаркими объятиями, Санаду тяжко вздыхает и действительно обхватывает меня за талию, но только чтобы ссадить с себя.

– Ладно, продолжим после обеда. Зайдёшь ко мне в кабинет.

– Да, конечно, – я послушно усаживаюсь на постели.

А Санаду поспешно направляется к выходу.

Дверь за ним беззвучно закрывается.

– Да глупости они все говорят! – заключаю (в очередной раз) я.