– Насыпьте им ловушек побольше!

– Пусть страдают!

– Воплотите их самые-самые глубокие страхи!

– Добавьте боли!

– Испытайте смертью!

Предложения воодушевлённых дану начинают сыпаться так часто, что их становится невозможно разобрать.

***

Я ничего не имею против лесов. И ночных лесов в том числе. Но по ощущениям мы здесь бродим (слава вампирской выносливости!) часов так восемь, а из достопримечательностей только поляна с говорящими грибочками, поляна с говорящими камнями, поляна с говорящей лужей, поляна с говорящими ягодами, поляна с говорящими цветочками… как-то не воодушевляет.

Не знай я наверняка, что ничего здесь не употребляла, решила бы, что опять чайку Антония попила. Но, может, тут воздух подобным эффектом обладает? Иначе с чего бы здесь быть всяким разговаривающим представителям неживой природы? Впрочем, возможно, эволюция пошла здесь по иному пути? Может, все они говорящие грибочки, даже Антоний?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вероятность попадания в мир говорящих грибов мы с Санаду как раз обсуждаем, когда из-за деревьев доносится крик.

Женский.

Истошный.

Санаду крепче сжимает мою ладонь и заводит меня за дерево, из-за которого мы выглядываем посмотреть в направлении раздавшегося крика.

– Это Мара? – шепчу я.

– Не уверен, – Санаду прижимает меня к стволу дерева, закрывает собой.

Наконец между деревьев показывается женская фигурка. Полупрозрачная. Мара. Она бежит, забрызгивая дорожку призрачной кровью, а следом за ней между деревьев ломится вполне себе реальный каменный голем в четыре метра ростом. Замшелые валуны его тела перекатываются, шуршат, стукаются друг о друга, врезаются в землю.

– Проклятье! – шипит Санаду.