***

Внутри храма было темно, тихо и пахло не ладаном, как я ожидала, а травами и свечным воском. Сквозь несколько узких окон где-то под куполом падал неяркий свет. Мы вошли через дверь откуда-то сбоку, и Кондор тихо провел меня вдоль стены к одной из статуй, прятавшихся в нишах.

– Если ты оглянешься, – сказал он тихо. – Ты увидишь, что их двенадцать. Пять с одной стороны, пять с другой, один впереди и один над входом. Выбирай себе покровителя и служи ему, – добавил он, пряча руки за спиной, и задрал голову вверх, рассматривая статую, у которой мы стояли. – Или покровительницу. Здесь, увы, выбора особо нет.

Я тоже на нее посмотрела снизу вверх, потому что статуя Многоликой нависла надо мной с высоты постамента. Скульптор изобразил ее с вуалью, закрывающей лицо, чуть склоненное вниз, к смотрящему. Она придерживала вуаль одной рукой, а другую протягивала ко мне вниз ладонью, словно хотела погладить по голове.

Кто бы ни создал эту статую, он был талантлив. Каменные складки платья выглядели настоящими, по краю вуали шло тонкое кружево, пальцы, протянутые ко мне, казалось, вот-вот закончат движение, Богиня поднимет голову, улыбнется там, под вуалью, и вздохнет.

У ног ее стояло несколько белых свечей и серебряная чаша с плавающими в ней разноцветными лепестками.

Я замерла, не зная, что делать и чего ожидать, и, когда случайно шаркнула ногой по полу, чуть не подпрыгнула от звука.

Но ничего не произошло. Громом меня не поразило, божественная рука не сложилась в кулак. Свечи горели, воск таял и стекал вниз, лепестки качались в воде, а статуя молчала и не двигалась.

Кондор тихо рассмеялся.

– Я расскажу тебе о некоторых особенностях нашей религии чуть позже, – сказал он. – Когда ты освоишься. Но бояться здесь особо нечего. Наши боги милосердны, добры и не склонны просить у простых смертных великих жертв. Лишь почтение, простые дары и соблюдение нескольких важных ритуалов. Пойдем, найдем здесь самый тихий угол с хорошим обзором.

И он осторожно потянул меня в сторону, схватив за рукав, а мне оставалось лишь поражаться его подчеркнутой беспечности.

Словно у него было право говорить с богами на «ты».