– Я… – Я никак не могла решиться. Какой из меня специалист по выведению людей из иллюзий? – Очень страшно. Скажи, а ты не видишь будущего? Получится у меня?
– Не вижу, – отозвались сбоку мягко, – этот момент еще не определен.
Черт…
Спустя пару минут, за которые я искусала губы, меня спросили:
– Так ты будешь пробовать?
Руки холоднее льда. У меня одна попытка, и это отнюдь не компьютерная игра, где всегда можно «откатиться» назад. Но неподвластной логике решимостью я отличалась всегда, и потому, несмотря на трясущиеся пальцы, ответила: – Буду.
Ватные ноги, желеобразные «поджилки» – страх, если позволить ему одержать над тобой верх, обессиливает. И потому, шагая рядом с Креем по пустым серым коридорам, похожим на больничные, я думала не о страхе, а об отце. Человеке, который так и не сжился с собственным одиночеством, хотя очень старался. Старался, съедая завтрак в тихой столовой, старался, заваливая себя делами, призванными отвлечь, помочь забыться. Но так и не забылся. Он любил ее, эту женщину, коротающую теперь жизнь за одной из этих дверей. Любил, несмотря на полное отсутствие надежды на ее возвращение. И как глупа я была когда-то, желая безраздельно владеть вниманием отца, как наивно-эгоистична. Я должна ее вернуть не только ради него, но и в какой-то мере ради себя…
И степень риска Крейдена для того, чтобы это случилось, мне до сих пор сложно было оценить.
Тишина; полный покой и металлические замки. Несмотря на обилие прохладного воздуха, мне было душно.
– Здесь.
Форс остановился у «палаты» без номера – чутьем он ее определил, что ли, среди множества других… Нет, конечно же, он знал, он не умел ошибаться. Как не ошибся и во мне, доверив завершить очень сложную задачу.
«Не подведи, Ви…»
Ни отца, ни Крейдена.
Ни себя.
– Пять минут.
– Как я узнаю, что они заканчиваются?
С собой ни телефона, ни часов – Форс сказал, что вносить их внутрь нельзя.
– Почувствуешь.