— Он не Мелкий, — машинально поправила я.
— Ну да. Вот я и подумала, что он… ну… вообще мелкий. В целом. А он… такой мужчина! — взгляд Тифы мечтательно затуманился.
— А рыжий?
— А рыженький заплатил, да. Говорит: порадуй друга, а то у него что-то не клеится ни с кем…
— И ты с ним не…
— Нет, ну предлагала, конечно. Даже со скидкой. Отказался. Мужики, кто их разберёт, — проворчала Тифа. — Ну так ты верни ему денежки-то. Вернёшь, Варна? И передай Морису, дескать, Тифа кланялась и благодарила. И… — румянец сгустился и переполз со щёк на лоб и подбородок. — Если ещё понадобится, я его жду. Бесплатно… Или, если есть надобность в деньгах, заплач
Я подхватила сумку и вышла во двор.
— Передашь? — требовательно донеслось сзади.
Я пообещала:
— Обязательно. Если свидимся…
Бежать дальше сил не осталось. Я шла нога за ногу, понимая, что не угадаю с дорогой, что не успею найти и оседлать коня, даже если вдруг чудесным образом сходу окажусь прекрасной наездницей. А ни единой ценной для них вещицы, чтобы отыскать троицу при помощи ритуала, я не сберегла. Да и были ли они у них, те вещицы? Воры бросали нажитое так же легко, как и крали, ни к чему не привязываясь. Сохрани я хоть что-то, что дорого им, как был дорог щегольской кожаный плащ или смешной рисунок на листке, сделанный наивным здоровяком… Но нет. Не додумкала.
До ворот я всё-таки добрела. Чтобы очистить совесть, постоять возле дремлющего стражника, разглядывая холмы и ленту дороги, на которой уже не видать ни единой движущейся точки. И, не отвечая на приветствия и вопросы, отправилась домой. В холодную, продуваемую сквозняками маленькую избушку. Чтобы закрыть дверь, как крышку, усесться, скукожившись, у стены и, наконец, насладиться долгожданным одиночеством.
Кто-то сторонний внутри меня отметил, что, кажется, дверь я притворить не успела — так и оставила нараспашку, убегая. Теперь закрыта. Что ж, ветром, видно, захлопнуло. А лучше пусть внутри поджидает очередной вооружённый подарочек от таинственного зложелателя! Не расстроюсь!
Но предположить, какой именно подарочек притаился внутри, я, конечно, не могла.
— Вяжи её! Хватай!
— Так кусается же!
— А то я не знаю, как она кусается!
— Ну ты-то, конечно, знаешь!
С пыльным мешком на голове думалось плохо. Но не узнать эти три голоса я не могла. Сердце позорно заколотилось, но с языка сорвалось уже ставшее привычным: