А потом Вертимер оборачивается к Рем-Талю — и порыв ветра отшвыривает Первого Стража на десяток метров. Судя по его ошеломлённому лицу — на такое он не рассчитывал.

— Ты был непочтителен с демиургом, человек.

Рем-Таль поднимается на ноги почти мгновенно. Отряхивается и идёт к нам — ветер придерживает его, но хотя бы не сбивает с ног.

— Между нами был договор!

— Был, — равнодушно кивает Вертимер. — Но за такое обращение с демиургом я оторву тебе руки. В договоре не было указано, что я не могу это сделать.

Маг отворачивается от Стража и делает шаг ко мне. Опускается на одно колено — я вжимаюсь в песчаный трон, разглядывая юношу, который старше меня раз в шесть — а выглядит безобиднее цыплёнка.

— Мне жаль, что всё произошло именно так.

Его слова можно отнести к чему угодно. К проклятию, остановившему его рост и изуродовавшему кожу. К моему появлению в Криафаре. К моей скорой смерти.

— Мне тоже, — одними губами отвечаю я. В конце концов, менталистка Нидра отнеслась ко мне… адекватно. Нидра попросила за себя и не выдала демиурга остальным. Может быть, и Вертимер…

— Мне нужно проверить, — словно извиняясь, говорит маг, и венок — полузасохшее, съёжившееся растение — точно юркая випира, живое, извивающееся — сползает мне на колени, моментально браслетами-кандалами обхватывает окровавленные после верёвки запястья.

Я даже вскрикнуть не успеваю, как одушевлённый земной магией Вертимера куст выпускает шипы — или они всегда у него были? — и эти острые иглы прокалывают кожу, а песок утягивает меня внутрь, как болотная трясина. Тяну руки — и шипы вспарывают кожу, оставляя окровавленные бороздки.

— О да, демиург! — видеть почти плотское вожделение на этом юном, детском лице… отвратительнее вдвойне. Поникший стебель цветка расправляется, на глазах наливается силой, соком, жизнью. Выпускает белоснежный цветок — туго сомкнутые лепестки подрагивают.

— Демиург… — Вертимер равнодушно отшвыривает своего зелёного любимца с моих коленей, как нежная девица — упавшего с потолка таракана. Я никуда, совершенно никуда не могу сдвинуться, чем больше пытаюсь вырваться, тем глубже тону. Живот, грудь, ноги и руки по локоть увязли в тяжелой и вязкой субстанции, так мало напоминающей нормальный песок.

Мои окровавленные, разодранные в лоскуты запястья Вертимер целует. Не просто целует — слизывает выступившую кровь, жадно, втягивая шершавыми, как камни, губами капельки, контрастно склизко-мягким языком, облизываясь, едва ли не урча, как голодный кот. Желудок сводит рвотными спазмами. Вертимер с его кожей, больше похожей на корку засохшего апельсина, кажется мне огромным хищным насекомым — богомолом или деформированным гигантским комаром. Кажется, ещё чуть-чуть — и он вцепится в меня зубами.