— В боях?

— Лавия жива… если ещё жива. Демиурги не всесильны и не всеведущи, какая ирония… Кровь Демиурга исцелила её, позволила выпутаться из каменной ловушки, в которой она пребывала сто пятьдесят лет, тогда как мы были уверены, что она мертва… Девятая любила своего мужа, точнее, испытывала к нему болезненную, жуткую, собственническую тягу, которую и любовью-то назвать трудно. Служителя Каруйса больше нет, никого из тех, о ком болела душа Девятой, больше нет — осталось только её разрушительная ненависть и одиночество. Лавия хочет закончить то, что она начала тогда. Если она сможет призвать духов-хранителей вновь…

— А она сможет, — мне вдруг становится холодно и тоскливо, и разобранный пазл собирается в цельную картину. Крейне, которая на самом деле писательница-демиург Кнара Вертинская. Тельман, чью болезнь я решила сделать даром. Огненная Лавия, одержимая жаждой разрушения и мести. Рем-Таль, который мнил себя освободителем и королём, а оказался лишь орудием…

— Не все из нас испытывают добрые чувства к демиургам, — чуть поколебавшись, говорит Стурма. — Но Варидас… Несмотря ни на что, на свою слепоту и по большей части утраченный дар, он боготворит вас. Он запрещал мне вмешиваться и сам не хотел, считал, что нужно положиться на судьбу и всё такое. Зря, конечно. Впрочем, не знаю, что бы вышло в итоге, знай ты обо всём с самого начала.

— Но ведь сейчас я могу помочь! — восклицаю я. — Прямо сейчас! Я пойду и напишу, что Лавия исчезла, что мир стал иным, что…

— Ты не успеешь, — с сожалением проговорила Стурма. — Только не сейчас, когда мир Криафара, напившийся крови демиурга, так силён. Нельзя нарушать логику истории, тем более тебе. Мне трудно объяснить точнее, но я надеюсь, ты понимаешь. Прощай, Марианна. Мы благодарны тебе, но сейчас ты уже ничего не сможешь поделать. Либо мир Криафара погибнет — и я вместе с ним, либо мы вернём Демиурга… в любом случае, мы, наверное, больше не увидимся. Разве что только ты не напишешь обо мне что-нибудь, — Стурма хмыкает, горько и иронично. — Но, похоже, сегодня закончится финальная глава.

И я… сглатываю, прежде чем сказать то, что говорить не следует ни при каких обстоятельствах и условиях:

— А ты можешь взять меня с собой?

* * *

— Зачем? — Стурма удивлённо смотрит на меня. Странно, но я совсем перестала реагировать на её внешнее уродство, не то что реагировать — вообще его замечать.

— Я… могу помочь. Могу попытаться хоть как-то помочь.

Хочется сказать что-то про ответственность, но правда… правда состоит в том, что отпустить её, отпустить частичку волшебства из своей жизни, а потом все оставшиеся до смерти годы гадать, не сошла ли я с ума — та ещё перспектива.