Он освободится. Войдёт в полную силу — сейчас смерть пары слишком дезориентирует духа-хранителя, но это ненадолго. Перебьёт всех остальных присутствующих, а потом разметает горделиво возвышающийся в районе Росы Каменный дворец, уничтожит Охрейн: огнём, которым владеет не хуже безумной Девятой, ядом, когтями, зубами и лапами, проклянёт цветущий и благоухающий в момент его великой скорби единственный оазис. И только убедившись, что в этом вымершем мире больше не останется никого, кто мог бы потревожить его покой, снова зароется в песок и камень, на самую глубину.

И я… я его понимаю. Должна пугаться, думать о том, как спастись и спасти других, но не думается. Я ему сочувствую, не знакомым и отчасти любимым и родным персонажам, а этой жуткой махине, безжалостной и свирепой, так отчаянно и так сильно, словно сама владею даром служителя и слышу в нечленораздельном рёве и шипении отдельные отчётливые слова. Сказать по правде, в какой-то момент мне становится безразличной судьба Криафара и населяющих его людей и магов, даже своя собственная судьба, свой оставленный за порогом знакомый привычный мир, и я думаю только о нём, о его скорби и боли. Несмотря на всю абсурдность ситуации, я открываю глаза, с силой разлепляю склеенные слезами веки и иду, ползу к Шамрейну. Но не продвигаюсь ни на миллиметр.

Больно. Не понимаю, почему так больно.

Вижу и чувствую только его. Надо его утешить. Надо его почувствовать. Сделать шаг, даже пошевелиться — тяжело, будто я в каком-то каменном коконе. И из этого кокона нужно непременно вылезти, выбраться наружу.

Внезапно Шамрейн делает резкий рывок, стряхивая магические путы, как наброшенное покрывало. Я будто вижу его глазами — неправдоподобно маленький с такого ракурса сероглазый служитель уговаривает о прощении. О своей жизни в обмен на жизнь мира — он не только служитель, но и правитель, поэтому эта просьба не столь уж смешна.

«Не надо, — прошу я. — Не надо! Он ни в чём не виноват! Никто из них ни в чём не виноват! Посмотри на меня. Ну, пожалуйста…»

Вижу, как умирает обезглавленный светловолосый загорелый мужчина, чем-то похожий на Кирилла… Кто такой Кирилл? Не помню. Не важно.

«Не надо, не делай этого больше! Оставь их, не надо!»

Шамрейн дёргает головой, словно не понимает, откуда идёт голос. А потом резко отворачивается от кучки людей, таких беспомощных и жестоких, уязвимых, ничтожно-крошечных, но упрямых, и взмывает в воздух.

Я словно похоронена заживо. Надо выбраться. Ползу, ползу, извиваюсь, пробиваю головой камень, и наконец выбираюсь наружу, на свет и воздух, к нему.