Но Джонни продолжал идти, утопая в зелёном. Светло-зелёном. Лаймовые цвета вгрызались в глаза и пытались добраться до самого мозга. И закрыть их было бесполезно – сквозь веки просвечивала отвратительная зелень, потому что веки тоже были зелёными. Всё было зелёным. По кистям Джонни тоненькими ручейками, впадающими друг в друга, лилась яркая кровь, конечно же, не красного цвета. Крупные капли падали на паркет одновременно с каждым шагом, впитываясь в него и растворяясь подобно водам моря в океане. Джонни медленно переставлял ноги, протискиваясь сквозь воздух, который будто бы не желал пускать его дальше. Дверь туалета – единственное светлое пятно в этом болотном мире – становилась ближе и ближе. За спиной начал раздаваться голос учительницы, спрашивающей детей таблицу умножения. Сколько будет трижды пять, Алиса? Просто представь три раза по пять. Ну, сколько? Правильно, пятнадцать! А вот скажи, Мишенька, сколько будет… Кто-нибудь знает, куда пропала Линда? Что она там так долго делает? Может, кто-нибудь сходит и проверит её?

Но одноклассники увидят Линду позже Джонни. Он это знал, потому что уже тогда, невесть откуда понимал, что сама Линда не вернётся в класс. Для отлучений по причине внезапных месячных было ещё рано, ей было всего восемь лет. Девочке восемь лет, а она вешается в школьном туалете! Так сказал Алексей и не погрешил против истины. Линда ещё не выучила таблицу умножения, но уже свела счёты с жизнью, проделав то, на что не решаются многие взрослые.

Джонни с трудом взялся за ручку. Буквально налёг на неё всем весом, но даже так дверь неохотно подалась, противно скрипя. Джонни помнил, что дверь не скрипела, но это был сон, и было кое-что пострашнее скрипучих дверей.

Абсолютно белый цвет.

Как только Джонни вошёл в туалет, весь мир за спиной исчез. Пропали оттенки зелёного, осталась только пустота. И она пугала. Никогда прежде белый цвет не внушал ТАКОЙ ужас. Это просто ничто, чистое полотно, на котором никогда не было и не будет ничего другого. Идеально чистые плитки, раковины, стены состояли из самой пустоты. Один неверный шаг, и она тебя поглотит. Один неверный шаг, и ты потеряешься, исчезнешь, будто никогда и не жил. Только чёртовы кабинки были замызганы чужими соплями, испачканы мальчишеской кровью и изрисованы маркерами.

Джонни направился к ним. Направился к третьей кабинке.

Она была заперта, как и в тот день, как и в остальных снах. Всё шло своим чередом, разве что сейчас ощущения были выкручены на максимум, слишком сильно для обычного сна. По привычке Джонни сунул руку в карман, достал монету и поднёс её к примитивному замочку, чтобы открыть дверь. Руки затряслись, пальцы резко перестали слушаться, и монета упала, со звоном ударившись об кафель. Джонни медленно нагнулся (колени громко хрустнули), протянул ладонь к небольшому серебряному кружку на чистой белизне…и замер.