– И волосы тоже. Чтобы лоб был высоким и красивым. Как у меня, – Летиция повернулась боком и потрогала. – Правда, уже отрастать начали… и вот даже не знаю… удивительно, что у вас такого не делают.

– У нас наоборот, – поддержала беседу Мудрослава. – Брови чернят. Некоторые и вовсе рисуют, чтоб широкие, вразлет… а у вас?

Брат моргнул.

– У нас только гулящие малюются, – голос Брунгильды звучал глуховато. – Если кто вздумает, то и ославить могут.

– А в Ладхеме скорее не поймут, если выйти к людям без должного макияжа… а вот еще я слышала…

Брат попятился.

Осторожно так.

– Погодите! – Ариция в два шага оказалась рядом. – Не спешите уходить! Нельзя оставлять вопрос нерешенным.

– Бровей?

– И их тоже! Вот скажите, я красивая?

– Безусловно, – брат поклонился и добавил. – Душа моя радуется, когда глаза видят столько воистину прекрасных женщин. Но прошу простить меня, дерзкого, прервавшего вашу душевную беседу. Не будет ли наглостью с моей стороны велеть, чтобы подали вам что-то… помимо чая?

И удалился.

Быстро так. Теттенике в жизни не видела, чтобы дорогой брат от кого-то сбегал. Это было настолько… настолько удивительно, что она и рот приоткрыла.

– Мужчина, – фыркнула Ариция, возвращаясь. – Испугался, что потребую сказать, кто из нас краше.

Мудрослава хихикнула.

И рассмеялась. А следом за нею и сама Ариция, и Летиция, и кажется, Теттенике тоже. Только смех её смешивался со слезами. Она, наверное, сошла с ума, если может смеяться, увидев то… то, что увидела.

– Мир умрет, – сказала она, подавившись смешком. – Мир… умрет, если я сбегу. Весь мир.

И зубы клацнули о край чашки.

– Не торопись, – Брунгильда держала и чашку, и саму Теттенике.

Сильная женщина.