Ей не хотелось снова пробираться на склон, не хотелось прятаться в Храмовом лесу. Если она отлучится надолго, ее станут искать. Если уйдет чересчур далеко, это вызовет подозрения. А у них почти не было времени. Наутро Хёд отправлялся в путь.

Он повернулся, прислушался к стражу, сопевшему неподалеку, в нише стены, а потом взял ее за руку, потянул за собой по проходу, вверх по лестнице и остановился у двери маленькой комнатки в конце тихого коридора.

– На этом этаже нет никого, кроме меня, а лестница ведет прямо вниз, во двор позади замка.

Он ввел ее внутрь и запер дверь, отставил посох и снял щит, пока она оглядывала нехитрую обстановку.

Нежность нахлынула на нее. Он всегда просил совсем мало, но получал еще меньше. Кровать, покрытая видавшим виды одеялом, была тщательно заправлена. В углу виднелась ванна, у дальней стены мостился комод с тремя ящичками, на нем стояла чаша для умывания, лежали кусок мыла и аккуратно сложенное полотенце. Все в комнате содержалось в полном порядке. В ней не было ничего лишнего – кроме овального зеркала, что висело на стене возле двери. Она повернулась к нему, и Хёд встал у нее за спиной, прижавшись щекой к венцу ее волос. Как странно было смотреть на их общее отражение – словно они были картиной, недвижной, неизменной.

– У тебя на стене зеркало, – сказала она.

– Я так и думал, – прошептал он. – Но с ним что‐то не так. Когда я смотрюсь в него, то совсем ничего не вижу.

Он принялся распускать ей волосы, а она смотрела на него, ощущая, как с каждым его движением согревается ее кровь. Он провел пальцами по ее косам, расплетая их, накрывая ими ее плечи, а она ослабила шнурки у себя на груди.

Не было ни вопросов, ни предосторожностей, ни колебаний. Он ни о чем не просил, она его не наставляла. Теперь он нетерпеливо ласкал ее, и она не уклонялась, не сторонилась и не смеялась, когда он смял рукой ее юбки и потянул платье вверх, чтобы снять. Она помогла ему, распустив свой корсет, развязав тканевый пояс.

Ее исподнее задержало его всего на миг, но он скоро расправился с ним, и теперь она стояла перед зеркалом обнаженная, дрожа в предвкушении, а прохладный ночной ветерок едва качал плотно закрытые ставни.

– Я хочу видеть тебя, – сказал он.

Она поднесла его руку к своему сердцу, коснулась пальцами тыльной стороны его ладони.

– У меня нет песни, чтобы описать тебе мое тело, – сказала она, – чтобы показать тебе мое лицо. Но если, пока я пою, ты будешь смотреть в зеркало, то, быть может, увидишь нас так же, как когда‐то увидел мое небо.

– Фиолетовое, – выдохнул он, вспоминая.