– В тебе одном мое счастье, – прошептала она и прижалась губами к его губам.

Ей нужно было, чтобы он ей поверил. На миг они снова забыли обо всем на свете и лишь целовались, так, будто здесь, за дверью комнаты Хёда, время остановилось.

Потом он прижался лбом к ее лбу, словно пытаясь собраться с силами.

– Когда я уйду, используй звезду, если тебе будет нужно. Но только если будет нужно. В рунах легко потеряться. Можно глядеть на них день напролет, забыв обо всем, что тебя окружает. Порой то, что мы видим, нас не освобождает… а лишь ведет нас на гибель.

Она подумала о хранителях, что годами тихонько тлели в полутьме храма.

– Арвин говорил, что ты меня ослепляешь… и это отчасти так. Когда я с тобой, ты поглощаешь меня, мои чувства, мое внимание. Но я думаю, лучше быть ослепленным любовью, чем рунами. Я боюсь, что руны сумели ослепить многих хранителей. И даже мастера Айво. Они верят, что в рунах кроются ответы на все вопросы, но не замечают того, что лежит прямо перед ними. Они не способны видеть четко и ясно. Но ответы… они не в рунах.

– Где же они, Хёд? Где, любовь моя? – сокрушенно спросила она. Она уже давно ни от кого не ждала ответов.

Он поднес ее руку к своей груди, к сердцу, что ровно билось под кожей. Другой ладонью он накрыл ее грудь.

– Чаще всего они прямо здесь, – прошептал он.

А потом открыл дверь и вывел ее в коридор, спустился за ней вниз по черной лестнице замка, скользнул в предрассветную прохладу двора и, попрощавшись, исчез из виду.

25 королей

25 королей

Гисла стояла в своей комнате, у окна, выходившего к северным воротам, и смотрела вслед Хёду. Зеленые луга далекого Адьяра, его синее небо лишь неясно угадывались за облаком пыли, в котором скрылась процессия короля. Гисла поборола желание уколоть себе палец, обвести кровью звезду, проследить за каждым шагом Хёда. Если сейчас она отдастся порыву, то уже не сумеет остановиться. Хёд был прав, так можно довести себя до безумия.

Она пропела простенькую молитву, прося слепого бога оградить его тезку, и отошла от окна.

Спустя неделю она стояла на том же месте, и предвечерний янтарный свет осени мягко кутал весь мир, когда из далекого облака дорожной пыли вынырнул одинокий всадник. Он поскакал по дороге, взбиравшейся к храму.

Она следила за ним, не отрываясь, завороженная его движением, а в храме, у нее за спиной, с радостным ликованием зазвонили колокола. Всадник на лошади, столь же черной, что и его коса, приблизился, и она его узнала. Он вырос и повзрослел – теперь он был крепким и мощным, как медведь, – но выражение его глаз, широкая улыбка, форма лба были теми же, что у мальчика из храма.