– Да.

Он поднял лицо и замер в ожидании.

– Я Гисла… я… мала, – пропела она, вживаясь в песню. – Я лето… не зима.

Он улыбнулся. Напряженные черты его лица, его пустые глаза озарились сиянием этой улыбки.

– Это ты! – воскликнул он. – Это… мы?

Она кивнула, тихо напевая.

– Глаза синеют, словно море. Волосы светлые… как… спелое поле. – Она нахмурилась, пытаясь и дальше сочинять слова, но он провел руками по ее телу, и у нее перехватило дыхание.

– Талия тонкая, бедра круглятся, – прошептал он, помогая ей, и она, улыбаясь, пропела его слова. – Твоя красота никому не поддастся, – прибавил он.

– Очень хорошо, – похвалила она и пропела новую строчку.

– Груди полны и в ладонь мне ложатся, – продолжал он, и она застонала, когда он приподнял их, словно примеряясь. – А это? – спросил он, касаясь пальцами ее сосков. – Покажи мне их.

– Красные ягоды… на снежной равнине, – пропела она, заливаясь краской.

Песня получилась глупой, неловкой, но, глядя в отражавшееся в зеркале лицо Хёда, пока он ласкал ее – не просто касался, но видел ее, видел их вместе, видел их сплетенные тела, – она вдруг поняла, что слова этой песни не менее святы, чем молитвы, которые возносили хранители в конце каждого дня.

– Ты смотришь на меня… а я смотрю на тебя, – изумленно выдохнул он.

Она кивнула, не умея сказать больше ни слова, и они начали сначала – ее глаза, ее песня, его руки и ласки. Она следовала за его пальцами, стараясь подстроить под их движения слова своей песни, подавляя желание указать его рукам верный путь.

– Я слышу, как мчится твоя кровь, как колотится сердце, вижу румянец у тебя на щеках, вижу, как тяжелеют твои веки. Вижу себя. Вижу, как я тебя люблю, – хрипло сказал он.

Она продолжала петь, пока могла, показывая ему все, что он с ней делал, все, что она делала с ним, но, когда он отыскал место, в котором крылось все ее наслаждение, она не смогла больше петь и закрыла глаза под натиском чувств.

– Твои глаза – это мои глаза, – взмолился он. – Не закрывай их. Я хочу тебя видеть.

Она вновь открыла глаза и отыскала в зеркале его лицо. Он ждал, пока отражение вернется, обняв ее, прижимаясь губами к ее волосам.

– Не отворачивайся.

Она не отвернулась. Больше ни разу. Даже когда ее ноги подкосились, а живот задрожал. Даже когда ему пришлось держать ее, чтобы она не упала. Она, не мигая, смотрела, как он ласкает ее, и, не смолкая, напевала свою молящую песню.