Воин тоже что-то говорит - и неудавшийся насильник и убийца пригибает голову, но не решается спорить, пятится, а потом и вовсе исчезает в густой листве.
— Зачем пришла? - это уже ко мне.
— Говорить о мире.
— Мир? Что ллисканцам с твоего мира? Мы вправе взять все, что считаем своим. Твои люди не в силах нам противостоять.
— Это не ваше решение, вас к нему подтолкнули. Никогда прежде ллисканцы не жгли деревни на равнине.
— Что ты знаешь о нашем решении, женщина?
— Я знаю о драконе, что принес вам огонь и смерть.
— Этот дракон - твой муж! — с нарочитым презрением сплевывает мне под ноги.
— Был моим мужем. И мне искренне жаль за всю ту боль, что он причинил твоему народу. Посмотри на мое лицо - это сделал он.
— Какое мне дело до твоего лица, женщина? Дракон появлялся и убивал, потому что мог. И никто не пришел к нам с предложением мира. Теперь он мертв — и ты хочешь мира. А мы — мести.
— Месть не вернет утраченные жизни, а лишь преумножит их. Ты хочешь процветания для своего народа или сиюминутной мести?
— Я хочу справедливости. И кровавая жатва на равнине меня полностью устраивает.
— Вы взяли то, что смогли. Большего вам не взять. Ваша месть не утолена? Сколько крови вы готовы пролить, чтобы насытиться? А что дальше? Так и будете жить в болотах? Будете прятаться до конца дней своих? И дети ваши, и внуки...
Воин резко подается ко мне, хватает за шею и сильно прижимает к стоящему за мной дереву.
Не делаю вообще ничего, чтобы вырваться. Смотрю ему в глаза - пристально, не отрываясь ни на мгновение.
— Ты не в своем замке, королева Артании, - шипит ллисканец. — Здесь нет твоей власти. И никогда не было.
— Я пришла за миром, - едва-едва проговариваю одними губами. — Не за властью. Пришла... предупредить... 0б...
Его хватка слишком сильная, чтобы я могла выдавить из себя еще хотя бы слово.
И он знает это, потому что ему не нужны мои слова. Потому что он просто стоит и смотрит, когда в моих легких закончится воздух, когда я начну биться в конвульсиях.
Глаза — в глаза. До последнего. Пока мир вокруг не начинает утопать в густом непробиваемом гуле, пока не начинает расплываться.