Я поймала себя на мысли, что она очаровательна. Сестра Яна, как бы её не звали, вела себя как ребёнок: капризный, милый, очень красивый и требовательный. Но так же меня не покидало ощущение, что, сколько в ней было очарования — столько же и опасности. Неясной опасности, едва уловимой — это слегка пугающее ощущение рождалось на уровне подсознания и инстинктов. Её пышные, чересчур длинные ресницы, словно были отвлекающим манёвром — они прикрывали глаза: выразительные и блестящие. Из-под них показывался взгляд, источающий жёсткость и некую необъяснимую хищность.
Мы всё ещё стояли возле крыльца, не двигаясь с места. Сестра Яна не приглашала нас в замок, и Ян не спешил туда войти. Необычное, ненавязчивое выяснение отношений после долгой разлуки, продолжалось прямо здесь, на улице. На холоде, который уже слабо ощущался мной, к которому моё ноющее уставшее тело ни то привыкло, ни то, стало безразличным, борясь с болью и ломотой.
Окинув коротким взглядом замок, вздохнув, чуть громче, чем следовало, Ян снова повернулся к сестре.
— Валентина, едва ли решаюсь спросить: а где все?
Валентина с деланной невинностью пожала плечами.
— Улетели, кто куда. Им не понравились мои гуляния.
— Ты это специально сделала? — уточнил Ян.
В его тоне были слышны зачатки нарастающего негодования.
— Выгнала твоих друзей из нашего дома, чтобы разгневать тебя, когда ты вернёшься?
— Наших друзей, — с трудом сохраняя самообладание, поправил Ян.
Было видно, что она его специально злила, а Ян — шёл на поводу. Что-то мне это напоминало. Моё общение с ним — дома мы тоже часто вступали с ним в такие словесные перепалки.
Валентина продолжала, будто его не слушала:
— Я не могла даже рассчитывать на твою столь щедрую благосклонность, братик — одарить меня своим возмущением. И не могла поверить в то, что ты когда-нибудь вообще нас навестишь.
Лицо Яна сделалось в конец серьёзным.
— Давно ли ты слышала, сестрица, как воют волки?
Его слова заставили её лёгкость и беззаботность вмиг улетучиться. Её красивое лицо нахмурилось и ожесточилось.