Вон судорожно вздохнул, и по одному этому звуку она догадалась, что всё это было не совсем его выбором. Что он сражался не ради себя самого.

Она подумала об Элиасе, стоящем на коленях за тюремной решеткой, усталые глаза которого умоляли её выслушать. Отпусти меня.

Её сердце сжалось. Она стряхнула с себя видение.

— Ты тоже давала клятвы нашему народу, — добавила она громче, резче, делая как можно больший акцент на «нашем», насколько могла. — Ты всерьёз готова их нарушить?

Джерихо даже не моргнула.

— Я могу жить без моего народа. Но не без него.

Ярость, которой не было равных, накатила подобно приливной волне, но Сорен укротила её, сохраняя голос низким и ровным. Как будто разговариваешь с раненым животным.

— А что насчёт Никса? А как насчёт вреда, который ты им причинила?

— О чём ты говоришь? Солейл, эти люди — они тебе не принадлежат! Они тебя не любят! Они украли тебя у нас! Они всё испортили.

Джерихо выплюнула это слово сквозь стиснутые зубы, пылкая ненависть вспыхнула в её глазах, как искра, брошенная на сухой хворост. Она встала и зашагала прочь, бросая слова через плечо, как стрелы, отсчитывая обиды на дрожащих пальцах:

— После того, как они убили тебя, мама развалилась на части. Папа развалился на части. Каллиас и Финн заперлись… ты знаешь, сколько времени потребовалось, чтобы заставить их покинуть свои комнаты после пожара? Знаешь ли ты, сколько времени потребовалось кому-нибудь из них, чтобы снова улыбнуться? Неважно, сколько раз я напоминала им, что я всё ещё здесь, что мы выжили, что у нас всё ещё есть семья, это не имело значения! Без Вона я была бы совсем одна.

Надрыв в голосе Джерихо резонировал по всему храму, отголоски дрожали в ушах Сорен. Цветы в садовых ящиках подпрыгнули, хаотично переплетаясь, как будто даже магия Джерихо вышла из-под контроля.

Кожа Сорен онемела. Её уши ощущались глухими. Всё казалось пустым, словно стук по фальшивой стене, словно если она постучала по своей коже, это отозвалось бы пустым эхом.

Война была не её виной, ни Энны, ни Адриаты. Всё дело рук Джерихо.