Финн пожал плечами, отводя взгляд.

— Не раньше, чем после битвы. Было нетрудно собрать воедино то, что произошло, когда я увидел кости, кровь… насколько сильнее выглядел Вон.

Жаль, что он, чёрт возьми, опоздал.

Взгляд Каллиаса метался между ним и Элиасом, боль и недоверие боролись на его лице, его рука сжималась и разжималась вокруг рукояти меча.

— Объясни. Всё это. Сейчас.

Элиас так и сделал, сплетя историю настолько тревожную, что даже Финн подумал, что он, возможно, болен. Горе начало дёргать его за ниточки, напоминая ему, как легко он распутывал раньше, напоминая ему, как легко это можно было сделать снова.

Он стряхнул это с себя. Тогда он был мальчиком, мальчиком, у которого не было ничего острого, чем можно было бы владеть. Теперь всё было по-другому. Теперь он был опасен.

— Анима не так хороша в иллюзиях, как Оккассио, но любой бог может скрыть цвет своих глаз. Я могу видеть сквозь них из-за своих татуировок, — сказал Элиас. — Не знаю, почему ты можешь, Финн.

— Я талантлив, — сказал он.

Они не смеялись. В любом случае, это было не смешно.

— С Анимой в голове Сорен она побудит их прекратить мирные переговоры, — сказал Элиас. — И пока продолжается война, Вон будет жить.

— А Солейл? — Каллиас поперхнулся. — Как нам вернуть её?

Элиас не смотрел на Каллиаса. Он посмотрел на Финна, на его лице была неизмеримая боль. Невыносимая. Передавая через молчание то, что он не мог сказать словами.

— Её не вернуть, — пробормотал Финн. — Там сейчас только Анима… Вот почему ты пытался убить её.

Элиас кивнул, прислонившись лбом к решетке камеры и закрыв глаза.

— Есть миллион причин, по которым боги могли бы принимать носителей, но, если Джерихо общается с Тенебре, в этом нет ничего доброго. Я недостаточно знаю о нём, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, почему он и Анима были в сговоре или чего они добиваются. Всё, что я знаю, это то, что, если боги решили снова ходить среди нас, грядёт что-то большое. Что-то ужасное. И мы не хотим вдобавок к этому вести войну.

Каллиас провёл руками по бороде, изучая свои ноги, как будто ответы на все вопросы были написаны на шнурках его ботинок. Затем, даже не попрощавшись, он повернулся и вышел за дверь.

— Куда ты идёшь? — окликнул Финн.

— Поговорить с мамой. Сказать ей, кого ей действительно нужно арестовать.