— А она ему сама о ней сообщила. Лихову пришла электронка — мол, Павел Ветров обязательно появится по этому адресу в самое ближайшее время. Лихов уже чувствовал, что расследование слишком далеко зашло, он потерял осторожность, начал психовать. Он, конечно, знал о серийном убийстве архов, связей полно в полиции. И понимал, от кого именно могло прийти столь заманчивое предложение. Лихов решил, что хорошо бы вывести меня из строя. То ли от переизбытка чувств, а то ли надеялся притормозить следствие. Я же один такой упертый, кто в этих навей вцепился, как в живых, другой опер даже вникать бы не стал.

— А как Синичка узнала про Лихова? И зачем она с ним связалась?

— Как узнала — понятия не имею, — он зевнул. — Поймаем, спросим. А зачем — тут есть догадки. Наверное, через меня она хотела добраться до тебя. Ты же расстроилась из-за моего боевого ранения, Люсенька?

— Тебя укусили за палец, — фыркнула она. — Тоже мне.

— Ты развалишься, если проявишь участие и поддержку?

Может, и развалится.

На участие и поддержку требовалось очень много сил, а Люся сама едва-едва держалась на плаву.

Стоит дать слабину — и утонешь в страхах.

— Так что завтра звони своему Носову, — вздохнул Паша, — пусть мчится в нашу пресс-службу, они ему передадут материалы обоих дел — и по «Вишенке», и по трясовицам. Мне нужен резонанс, потому что впервые в мировой истории нави будут давать показания в суде. Нужно перебороть закостенелость системы, а то наша консервативная прокуратура может вообще завернуть рассмотрение с такими свидетелями.

— Резонанс — это запросто, — меланхолично согласилась Люся, которая все никак не могла прийти в себя от новостей о Деде-Дубе. Вроде она и подозревала, что с ним все непросто, а все равно — как обухом по голове. А уж как перевозбудится Носов от таких новостей! — А интервью с тобой? Новый начальник видовой полиции против старого! Раскрыта грязная схема продажи трясовиц!

— Хватит мыслить заголовками, — хмыкнул он. — С интервью я, пожалуй, пойду на телевидение. Мое обаяние достойно профессиональных камер.

— Убью, — предупредила его Люся свирепо и для пущей наглядности сунула ему кулак под нос.

Ветров его перехватил и поцеловал.

— Все, Люсь, — проговорил он и сгреб ее в охапку, — у меня глаза слипаются. Убьешь меня завтра, ладно?

И он почти сразу уютно засопел ей в макушку.

А ей почему-то от этого сопения захотелось плакать — до того оно было успокаивающим.

Мир ужасное место, да, а люди — мерзкие твари.

Но вот Люся лежит в своей любимой кроватке, и Паша Ветров сопит и обнимает ее, и слышно, как спокойно бьется его сердце.