Я протянула руки к огню, чтобы согреться от всепожирающего озноба. Малюсенький всполох ужалил ладонь, и этой мимолетной боли, которая стала последней каплей в сдерживаемом океане эмоций, хватило, чтобы разрыдаться.

Я плакала навзрыд, жалея себя и нелегкую судьбу матери. Слезы, смешиваясь с сурьмой, текли по ладоням, в которых я прятала лицо, но меня никто не успокаивал. Не гладил по волосам или не притягивал к груди. Я даже перестала слышать дыхание Кайлана, который сидел в кресле недалеко от камина. Мне необходимо было выплакаться, принять правду и прогнать с горькими слезами все, что наболело внутри, и Селье это знал. Он не был похож на мужчину, который станет утирать мои слезы белым платком и баюкать в руках, приговаривая, что все хорошо. Кайлан даровал возможность смирения. Принятие реальности через муку, не желая приглушать ласками чувства, которые закаляют характер.

Сколько просидела, содрогаясь в рыданиях, я не знала, но в какой-то момент столовую снова наполнил запах табака и звук вскрываемой бутылки с игристым вином. Я погибала в своей неутолимой агонии, а Кайлан заново переживал свою.

Тайн и неразберих осталось предостаточно, но я была благодарна Селье за то, что он хотя бы решился раскрыть правду моего рождения. Да и своего тоже.

Перебивая горькие слезы, взыграло любопытство, и я едва слышно спросила:

– Сколько вам лет?

– Не знаю. Я, как преисподняя, просто существую. У меня не было детства, я появился из тьмы мироздания. – Я вновь опешила и, утерев рукавом платья слезы, взглянула на Кайлана через плечо. Как я и предполагала, он вновь раскуривал трубку и болтал вино в бокале. – Не пытайтесь понять, Адель. Зарождение жизни, как и ее угасание, берет начало в материи света и тьмы, и я тот, кто воплотил в себе последнее.

Я прислушалась к совету. Голова чувствовалась настолько тяжелой, что очередные философские рассуждения расплавили бы уставший мозг даже без демонической магии. Шмыгнув носом, я наконец поняла, что сидела около широко расставленных ног Кайлана, как послушная собачонка, и глупо пялилась на него.

– Боитесь меня или ненавидите? – вдруг спросил он и, отложив трубку, подался торсом вперед. Его глаза загорелись золотом, несмотря на растрепанный вид и раскрасневшиеся от рыданий щеки, он любовался мной.

– И то, и другое, – призналась я.

Невозможно не трусить перед Принцем Ада, но я не боялась до такой степени, чтобы все бросить и отказаться от него. Да, я ненавидела Кайлана за страдания, которые он и его братья принесли Абраксу и моей семье, но, опять-таки, не больше Елены или матери, которые с рождения распоряжались моей судьбой в угоду пороку.