– Да нет, знаю. Он рассказал мне о том, что произошло. И я даже представить себе не могу, как тебе должно быть больно…

– Ты права. Ты не можешь этого представить. – Она ускоряет шаг, и я чувствую, что туннель начинает идти вверх. – Так что даже не пытайся.

– Хорошо. Прости. – Чтобы не отстать от нее, я почти бегу. – Просто мне кажется, что тебе стало бы лучше, если бы ты попыталась восстановить контакт с Джексоном. Или с кем-нибудь другим. Я понимаю, что ты скорбишь, понимаю, что ты хочешь, чтобы тебя все оставили в покое, потому что общение слишком мучительно. Поверь, я хорошо это понимаю. – Господи, мне ли это не понимать.

– Но дело в том, – продолжаю я, – что так тебе никогда не станет лучше. Ты варишься в собственном соку, тонешь в своем горе, и, пока ты не решишься сделать первый шаг, ты так и будешь тонуть.

– А что я, по-твоему, делала, когда приглашала тебя к себе на косметические процедуры? – вопрошает она, говоря таким тоненьким голоском, какого я у нее еще не слыхала. – Я так устала плакать перед сном каждую ночь, Грейс. Так устала страдать. Поэтому-то я и подумала, что могу начать все сызнова с тобой. Ты хорошая, и ты не знала Хадсона и не знала меня такой, какой я была тогда. Мне казалось, что мы могли бы стать подругами. Настоящими подругами.

Она отворачивается, но я все равно догадываюсь, что сейчас она закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Какая же я дура.

– Конечно же, мы подруги, Лия. – Повинуясь порыву, я обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе.

Поначалу она напрягается, но потом расслабляется и приникает ко мне. Когда-то я никогда не размыкала объятий первой – но это было до того, как погибли мои родители. После этого меня столько раз обнимали люди, действовавшие из лучших побуждений и не представлявшие, что еще они могут сделать, поэтому я научилась быстро отстраняться – просто из самосохранения.

Но сейчас с Лией я возвращаюсь к своему прежнему обыкновению и продолжаю обнимать ее, ожидая, когда она сама решит, что довольно. На это уходит больше времени, чем я думала, и, на мой взгляд, доказывает теорию о том, что нельзя размыкать объятия, пока второй человек не отстранится сам, ибо ты не знаешь, каково ему сейчас и не требуется ли ему утешение.

И тут прямо посреди наших объятий, как нарочно, начинает вибрировать мой телефон, и мне приходится напрячь всю мою волю, чтобы не схватить его. Но настоящие друзья – это важно, не говоря уже о том, что искать их нужно днем с огнем, а потому я терпеливо дожидаюсь, когда Лия наконец сама сделает шаг назад.

Мой телефон вибрирует еще три раза, затем перестает, затем вибрирует опять. Лия закатывает глаза, но делает это дружелюбно, как бы говоря, что гроза прошла.