Игровое поле совершенно пусто, если не считать Нури и стоящего в самом центре ларца. Справа и слева от него футах в десяти видны лиловые линии, пересекающие поле вертикально.
Чем дольше она держит мяч, тем громче звучат приветственные крики и свист. Это продолжается по меньшей мере две минуты, затем она идет к разделительной линии и поднимается на возвышение, по-прежнему держа «комету» в руке. «Вряд ли зрители на трибунах могут вопить еще громче», – думаю я.
Но когда она вытягивает вперед руки с мячом – теперь он стал ярко-красным, – словно предлагая его зрителям, и обводит трибуны взглядом, будто бросая каждому вызов, крики становятся и вовсе оглушительными. Теперь ученики не только вопят, но и топают ногами так сильно, что мне кажется, стадион вот-вот рухнет. Это потрясающе, и я чувствую, что широко улыбаюсь.
Вскоре я уже ору и топаю вместе со всеми остальными, хотя должна признаться, что понятия не имею, почему мы все так возбуждены. Может, это такая традиция?
Хадсон смеется в моей голове, и его смех перекрывает шум толпы.
–
У меня округляются глаза.
Она держит мяч уже по меньшей мере пять минут. Джексон говорил мне, что самому ему удавалось держать мяч самое большее две минуты, после чего боль делалась нестерпимой.
–
На лице Флинта играет гордая улыбка.
Наконец Нури, похоже, убеждается, что достигла своей цели, и поднимает «комету» над головой. Шум мгновенно сменяется мертвой тишиной.
Команды выстроились вдоль лиловых линий, и я замечаю, что Рафаэль стоит в самом центре своей линии вместе с невысокой чернокожей девушкой по имени Кейли – я с ней незнакома, но уверена, что она ведьма. С другой стороны стоят два ведьмака: Кэм, бывший парень Мэйси, и его друг Джеймс, у которого жутковато блуждают глаза – это еще одна причина, по которой я болею не за эту команду.
–
– Они что, бегут за ним? – спрашиваю я, потому что таких тренировок мы не проводили – и даже не обсуждали.