Вот увидишь, это не тебе навешают, а ты сама навешаешь им всем. – На его лице играет лукавая улыбка.
Вот увидишь, это не тебе навешают, а ты сама навешаешь им всем. –
Значит, вот каковы твои мудрые слова?
Значит, вот каковы твои мудрые слова?
Я еще недостаточно стар, чтобы быть мудрым, но, в общем, да. – Я чувствую, как его улыбка гаснет. – Кстати, это не единственный кровяной камень в мире. Да, этот заполучить легче всего, но на нем свет клином не сошелся. Так что чем бы ни кончилась эта игра, все будет хорошо. Согласна?
Я еще недостаточно стар, чтобы быть мудрым, но, в общем, да. –
Кстати, это не единственный кровяной камень в мире. Да, этот заполучить легче всего, но на нем свет клином не сошелся. Так что чем бы ни кончилась эта игра, все будет хорошо. Согласна?
Стеснение в моей груди проходит.
Спасибо.
Спасибо
Вот и ладушки. А теперь давай, надери зад этому самовлюбленному человековолку.
Вот и ладушки. А теперь давай, надери зад этому самовлюбленному человековолку.
Я сжимаю зубы.
Я сделаю для этого все, что смогу.
Я сделаю для этого все, что смогу.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на команду Коула. Да, это такие говнюки, каких еще поискать.
Но мой мандраж проходит, и в голове я слышу слова Хадсона снова и снова. Что бы сейчас ни случилось, все будет хорошо. Я справлюсь.
– Готовы? – спрашивает стоящий в центре нашей шеренги Флинт. Мы все киваем, и он ухмыляется. – Хорошо. Тогда надерем зад этому вожаку человековолков.
Через две секунды звучит свисток.
У Сайруса не меньше силы, чем у его сыновей, – когда он подбрасывает мяч, тот летит вверх, вверх, вверх и почти долетает до потолка. А когда начинает падать, вокруг разверзается настоящий ад.