Хадсон вздыхает.

– Поверить не могу, что я защищаю этого говнюка, – но его стремление к власти объясняется не одним только желанием потешить самолюбие. Другие следуют за ним не потому, что у него такая умопомрачительная харизма, а потому, что кое в чем его взгляды верны.

Я понятия не имею, что именно он пытается мне сказать. Да, я знаю, как это звучит, но я ни за что не поверю, что тот Хадсон, которого я смогла узнать, согласится с Сайрусом, что бы ни думал об этом Джексон год и четыре месяца назад.

– Неужели ты согласен с тем, что прирожденные вампиры – это высшая раса, и только они достойны править?

– Нет! – рявкает Хадсон, всматриваясь в груду костей. – Но несправедливо, что нам, сверхъестественным существам, приходится все время оставаться в тени, постоянно опасаясь, как бы обыкновенные люди не узнали о нашем существовании и не попытались уничтожить нас.

Я моргаю, и мои брови ползут вверх.

– Но ведь вампиры кормятся за счет людей. Разве мы не должны иметь права защищаться?

– А тебе понравился твой вчерашний ужин, Грейс? – вдруг спрашивает он. – Что ты думаешь о колбасе пепперони в твоей пицце?

Я понимаю, к чему он клонит.

– Ну нет. Я понимаю, на что ты намекаешь, но это не то. Хотя я и не совсем согласна с тем, что мы имеем право убивать животных ради пропитания, но это все же не то же самое, что делают вампиры, охотясь на людей.

Он с нахальным видом приподнимает бровь.