В сентябре они получили известие о том, что Аполлинер ушел в армию. Из-за уголовного прошлого ему понадобилось в два раза больше времени, чтобы его кандидатуру одобрили. По словам Пикассо, он был рад тому, что они с Аполлинером успели помириться до начала войны. Они даже начали переписываться друг с другом. Пикассо сказал, что последний ланч, который она устроила для его друзей, очень много значил для всех.

Из их ближнего круга лишь Макса Жакоба сочли непригодным к военной службе. Но даже для тех, кто остался, война стал центральной темой жизни. Было введено рационирование, появился дефицит продовольствия, а в газетах ежедневно публиковались списки раненых и погибших.

Несмотря ни на что, Пикассо продолжал работать. Он создавал десятки новых кубистских полотен и снова вернулся к скульптуре. Ему не хватало ощущения сырой глины и гипса на пальцах.

Между тем он внушил себе, что Еве становится лучше. Она была молода, и она была бойцом по характеру. С ней все будет хорошо, снова и снова повторял он. У них все будет хорошо.

Однажды утром, после того как Пикассо оставил очередной холст сохнуть на мольберте, он принес Еве завтрак в постель. В то утро, когда он вернулся из булочной, он проделал все ритуалы, чтобы заглушить свои предрассудки. Он немного помедлил у двери, развернулся, сосчитал до пяти, снова развернулся и вошел в дом. Ничто дурное не может случиться… по крайней мере, не сегодня.

В течение нескольких секунд, пока запах свежих булочек не разбудил ее, Пикассо наблюдал за спящей Евой. Он наслаждался этим зрелищем. Когда она спала, ее лицо становилось детским и невыразимо очаровательным. Он до сих пор не мог поверить, что можно любить другого человека так сильно, как он любил Еву, или чувствовать себя настолько преданным кому-то. После всего, что они пережили вместе, он стал еще больше преклоняться перед ней. Ему хотелось стать ребенком вместе с нею и видеть свое отражение в ее ярких и невинных глазах. Тем не менее он чувствовал себя эгоистичным тираном. Какая-то часть его существа втайне радовалась, что ему не приходится делить ее ни с кем, кроме пса Дерена, который тоже обожал Еву. Верный своей кличке, Сентинель стоял на страже в ногах кровати, готовый защищать свою новую хозяйку.

– Сколько сейчас времени? – сонно спросила Ева, приподнявшись на локтях.

– Начало десятого.

– Почему ты не разбудил меня раньше? Ты хотя бы ложился сегодня?

– Я работал над новой вещью. Сначала поешь, а потом я тебе ее покажу.

Он наблюдал за выражением ее лица, когда она с беспокойством рассматривала поднос с булочками, чаем и ломтиками дыни.